– Какие горы, какие восхождения? У Вас, голубчик, предынфарктное состояние, – произнесла свой суровый вердикт врачиха.
Я вышел из спортивного диспансера в растрёпанных чувствах. Мой внутренний голос ехидно передразнивал её:
– Предынфарктное состояние… голубчик. Да не слушай ты её. Что эта курица понимает?
– И действительно, что эта курица понимает в мужицких сердцах? – подумал я, и пошёл в другой спортивный диспансер…
В этот сезон я работал в Домбае со “значками” и разрядниками. В пересменках мне удавалось сходить на гору с друзьями – инструкторами. Кроме того, добавились восхождения на спасательных работах, и уже к концу третьей смены набралось семнадцать восхождений. Подсчитал набранный перепад высоты – получилось около четырёх Эверестов!
В день отъезда я зашёл к начучу попрощаться и забрать документы. Ланкин, возвращая мою книжку и пожимая руку, произнёс:
– Ты в этот сезон сделал столько восхождений. Как чувствуешь себя?
– Нормально, – ответил я. Внутренний голос ехидно добавил: “Для мужика в предынфарктном состоянии вполне нормально”.
– Не думал о высоте? – неожиданно спросил Ланкин и, не дожидаясь ответа, предложил – у нас в Таганроге на следующий год планируется экспедиция на Памир. Команда сборная, там и Ростов, и Москва, Харьков и другие города. Если хочешь, порекомендую тебя.
– Виктор Ефимович, Вы ещё спрашиваете? Конечно, хочу!
– Тогда запиши телефоны, адреса. Перед экспедицией планируются сборы в Дигории – там у нас свой лагерь.
Приехав в Москву, я созвонился с Таганрогом. Руководитель экспедиции Саша рассказал мне все подробности, связанные с экспедицией.
Обычно в межсезонье я тренировался не слишком усердно, но в эту зиму регулярно бегал на лыжах. Для тренировки морозостойкости, если позволяла погода, иногда ходил в свитере.
Как - то, подходя к дому, обогнал компанию молодых парней и услышал за спиной смех и реплики:
– Папанин, Седов, Нансен…
Ребята вспомнили ещё пару фамилий полярных путешественников, на чём их “полярная эрудиция” иссякла. Я остановился и, развернувшись, направился в сторону ребят. Они недоумённо смотрели на меня, не зная, что можно ожидать от этого чудака. Когда мы поравнялись, я спокойно произнёс:
– Давайте, сделаем так: вы называете полярного исследователя, а я называю троих и рассказываю об их путешествиях.
Ребята, смущённо улыбаясь, согласились.
– Вы назвали Нансена. А что вы о нём знаете? Вы знаете, что Ромен Роллан сказал, что есть только два человека, которых он может назвать истинными героями нашего времени – это Альбер Швейцер и Фритьоф Нансен, два великих гуманиста. Так, что Нансен прославился не только полярными исследованиями. Например, когда в Поволжье был ужасный голод, Нансен посылал в Россию поезда с пшеницей. А в полярных исследованиях он прославился, во-первых, тем, что пересёк Гренландию. Во-вторых, сделал “Фрам”, корабль, который мог сопротивляться давлению льдов, затем, вморозил его в высоких широтах, точнее в северной части моря Лаптевых. После трёхлетнего дрейфа “Фрам“ вернулся в Норвегию, доказав, что льды дрейфуют с Востока на Запад. В середине этого дрейфа он с другом Иохансеном покинул “Фрам” и отправился к Северному полюсу. Они стартовали с 84° СШ. За неделю они прошли 120 километров и достигли 85° СШ. Затем они достигли 86° СШ и поняли, что льды в районе Полюса дрейфуют в радиальном направлении. Поэтому они решили повернуть назад. Они достигли Земли Франца – Иосифа, где и перезимовали. Представляете, какой подарок судьбы – весной они обнаружили, что зимовали совсем рядом с зимовкой английской экспедиции и, когда Нансен случайно встретился с ними, оказалось, что через несколько дней к англичанам должен придти корабль. На этом корабле они отправились в Норвегию. И ещё одно удивительное совпадение – через несколько дней после их прибытия приплыл “Фрам” – и это после семнадцати месяцев разлуки с друзьями! Кстати, вы, наверное, думаете, что Нансен и Иохансен прибыли в Норвегию исхудавшими, истощёнными? Ничего подобного – они прибавили в весе по десять килограммов, так как питались исключительно медвежатиной и моржатиной!
Ребята слушали с большим интересом, поэтому я продолжал:
– А достигли Северного полюса две экспедиции: одна под руководством Кука, а вторая – Пири. Впрочем, до сих пор ведутся споры – кто из них действительно достиг полюса. На Северный полюс собирался и Руал Амундсен на “Фраме”, но когда пришло сообщение об успехе Пири и Кука, он, будучи уже в Атлантике, вдруг, сообщил всем, что намерен идти на Южный полюс! Это стало неожиданностью даже для большей части его команды! Дело в том, что в это же время на Южный полюс отправилась английская экспедиция капитана Скотта, и Амундсен поставил чисто спортивную цель – опередить англичан.
В конце концов, ему это удалось – норвежцы побывали на Южном полюсе, на месяц опередив англичан. Успех норвежцев закономерен. Сказался, во – первых, их колоссальный опыт. Ведь перед Амундсеном в Антарктике перезимовал лето их соотечественник Борхгревинк. Правда, его экспедицию финансировали англичане. Во – вторых, Амундсен ставил перед собою чисто спортивную цель, в то время, как англичане имели большую научную программу. В – третьих, и это главное, у норвежцев было много великолепных собак (в несколько раз больше, чем у англичан). Во время зимовки число собак увеличилось.
Знаете, что интересно? В экспедиции Скотта были двое русских: Дмитрий Горев, каюр, который привёз с Русского Севера по заданию Скотта несколько собачьих упряжек и Антон Омельченко, конюх, доставивший в Новую Зеландию партию выносливых и неприхотливых маньчжурских лошадей. Омельченко пользовался большим уважением среди членов экспедиции. Горев входил в южную партию экспедиции, руководимой Раймондом Пристли. Последний назвал именем Горева один из пиков вулкана Эребус (пик Дмитрия), что тоже свидетельствует об уважении к нему товарищей по экспедиции.
В экспедиции Амундсена также был русский – Александр Кучин, серьёзный учёный – океанограф и профессиональный моряк. Он работал в Норвегии, познакомился с Нансеном, который и рекомендовал его Амундсену. Но Кучин через некоторое время покинул экспедицию Амундсена и отправился домой, приняв предложение Русанова участвовать в его экспедиции в качестве капитана “Геркулеса”. Вы, наверное, знаете, что эта экспедиция трагически погибла. Кстати, кто-нибудь из вас читал книгу Каверина “Два капитана” или фильм смотрел? Прообразом капитана Татаринова послужил Русанов. Но по новейшим исследованиям искусствоведов и полярных историков в действительности прообразом Татаринова были сразу три капитана: Седов, Брусилов и Русанов. У Брусилова корабль назывался “Святая Анна”. Это больше напоминает название корабля Татаринова, чем “Геркулес” Русанова. По современным исследованиям Русанов погиб где-то в районе Новой Земли, т. е. возможно, что Новую Землю открыл именно он, на несколько лет раньше другого русского полярного исследователя Вилькицкого. В нашем флоте есть большое океанографическое судно, названное именем Вилькицкого. У Русанова была задача – открыть новые месторождения угля. Кстати, это месторождение до сих пор даёт стране уголь! Он выполнил эту задачу, но потом вместо того, чтобы вернуться, решил идти на восток, в надежде пройти до Камчатки за две навигации – у него был запас продовольствия на полтора года.
Ребята с интересом слушали меня. Уверен, что им захочется прочитать книги о приключениях и полярных исследованиях.
Расставаясь, я сказал ребятам:
– А привычку ходить без зимнего пальто мне подсказал мой любимый герой – Фритьоф Нансен, который отказался от предложенной ему королевской короны и мантии, предпочитая ходить без пальто и совершать опасные путешествия.
После Нового Года я сходил в милицию и получил допуск в погранзону.
Обычно в межсезонье я тренировался не очень усердно, но в эту зиму регулярно бегал на лыжах. Когда же стояла плохая погода, и на улице было неуютно, в качестве тренировки использовал забеги на двенадцатый этаж наперегонки с лифтом и нередко побеждал его.
Пробежав несколько марафонов, приобрёл приличную форму. Весной, созвонившись с питерскими друзьями – инструкторами, с которыми несколько сезонов проработал в Домбае, я съездил с ними в Приозёрск на скалы.
Люблю Питер весной в сезон белых ночей – каждые пять лет приезжаю сюда в это время. Когда заканчивал учиться в Политехе, мы, новоиспечённые физики договорились собираться регулярно весной.
Встречи проходили либо в ресторане гостиницы “Европейской”, либо в Доме учёных Политеха, а иногда у кого – нибудь на квартире. В эту весну я успел сначала пообщаться со своей студенческой братией, а потом с Домбайскими инструкторами. Получил консультацию у парней, побывавших “на высоте” о том, как мне следует экипироваться. Ответ был сколь кратким, столь же информативным:
– Бери всё тёплое – там “жарко нету”!
В назначенный срок я добрался в Дигорию. Маленький автобус довёз меня по трясучей дороге до аула Стур – Дигора. Когда подходил к небольшому таганрогскому лагерю, мне подумалось:
– Неужели и в этом лагере стоит инструмент, который также требует приложения моих рук? В каждом лагере, в котором мне доводилось работать, как правило, обитал рояль или пианино – жертва варваров и придурков! Проходя мимо маленького клуба, заглянул в него, подошёл к пианино и открыл крышку. В глаза сразу бросилось отсутствие нескольких клавиш. Сыграв хроматическую гамму, обнаружил ещё несколько западающих клавиш.
– Ничего, дружок! Мы приведём тебя в чувство – я прихватил с собою всё необходимое.
Быстро перезнакомились, передружились. С новыми друзьями ходил на восхождения. Горы Дигории невысоки и многие восхождения делались “из лагеря в лагерь”. Больше проблем доставляла погода – к середине дня на ущелье спускались низкие тучи, и начинался густой моросящий дождь. Облака были столь низкими, что оказывались ниже вершин, поэтому у нас выработалась такая тактика: постараться к началу дождей пройти верхний край облака. Так забавно – ты продырявил головой облако и попал в отличную, солнечную погоду! Внизу моросит дождь, а ты идёшь по сухим скалам к вершине! Красивый контраст!
Красота Кавказа многолика: Приэльбрусье покоряет своей величественной и мужественной красотой. Домбай – своей красочностью и яркостью. Дигория более лирична – красивые альпийские луга, на которых пасутся стада упитанных, породистых быков (почему-то коров нет, наверное, из нравственных соображений).
Однажды возвращались мы с Галдора с Юрой Гурой (Гура – это такая красивая фамилия). Он замешкался на привале, и я вышел раньше, сказав:
– Юра, догоняй.
Пройдя стадо быков, я услышал топот догоняющего меня Юры, но мне показалось странным, что он слишком часто перебирает ногами. Обернувшись, вдруг увидел несущегося на меня огромного быка! Рога его были опущены, готовые к атаке, а сердитый взгляд не обещал ничего хорошего. В голове мелькнуло:
– Нет! Я не тореадор, я не испанец, я – армянин! – И быстро помчался вниз по склону, по дивным альпийским лугам. Я никогда не бегал с такой скоростью под рюкзаком! Увидев, что эта крупная рогатая скотина не догнала меня, снял рюкзак, ожидая Юру. В этот момент, глядя на рюкзак, я понял, что имел ввиду бык, когда погнался за мной – из рюкзака торчали штычками вверх два ледоруба (второй, кем-то оброненный, я подобрал не Галдоре). Видимо, бык принял меня … за корову! Нет! У меня не хватает воображения, чтобы представить, что было бы, если бы бык догнал меня!
Набрав некоторую форму, мы погрузились в автобус и отправились в Ростовский аэропорт.
Когда автобусы экспедиции остановились на полчаса в Армавире, мне очень захотелось взглянуть на город, где прошло детство и юность моей мамы. К сожалению, времени было недостаточно. Я лишь спросил у одного местного жителя:
– Стоит ли здание макаронной фабрики?
– Стоит, – ответил он и добавил, – и макаронами нас кормит.
Хорошо, значит, строил дед, добротно – подумалось мне.
Процедура взвешивания экспедиционного груза в Ростовском аэропорту – об этом, пожалуй, следует сказать подробнее: у платформы с весами стоит плотной стеной толпа экспедиционной братии. В момент загрузки рюкзаков и бочек между их ног к платформе подползает один из команды с ледорубом. Штычек ледоруба, будучи вставленным в нужный момент в нужное место, способен заметно понизить груз экспедиции и даёт хорошую экономию средств экспедиции – это экспериментальный факт. Но, конечно, так делать не очень хорошо!
В Душанбе к нам присоединился Володя Башкиров. Его включили в гималайскую сборную. По этой причине ему необходимо было набрать за сезон все четыре семитысячника. В планы нашей экспедиции входили два – пик Ленина и пик Коммунизма. Оптимизм и жизнелюбие Володи настолько велики, что он прилетел в Азию без всякого снаряжения и без пропуска в погранзону. Обе проблемы были решены быстро и элегантно – снаряжение быстро собрали вскладчину, а когда подъезжали к пограничникам, Володю просто завалили рюкзаками на последнем сидении.
Наш автобус подкатил к МАЛ’у, расположенному на живописной Поляне эдельвейсов. Кого здесь только не встретишь, “всяк слышен там язык”. Мы расположились километрах в пяти, выше МАЛ’а, на Луковой поляне. Высота нашего лагеря более 3500 метров, то есть будем жить на высоте средней кавказской вершины. Здесь снеговая линия на километр выше, чем на Кавказе. Луковая поляна вполне могла бы называться поляной эдельвейсов, но это имя уже занято. Здесь эдельвейсов очень много и такое название было бы вполне оправдано. Местные эдельвейсы отличаются от их альпийских собратьев – у них нет раскинутых во все стороны красивых стрельчатых лепестков. Памирский эдельвейс скромнее, он скорее похож на маленький, густой, пушистый одуванчик, серебристый и трогательный. А у нас на Кавказе их и вовсе нет. Немцы, назвав операцию по захвату Кавказа именем этого цветка, по-видимому, об этом не знали. Растёт он в горах Азии, в Сибири, на Дальнем Востоке, Алтае. В Альпах же его почитают, наверное, за его редкость. На латыни его имя звучит многозначительно: Leontopodium ochrolentum, а в Альпах добавляют поэтическое alpine.
Своё название Луковая поляна получила благодаря предприимчивым корейцам, посеявшим здесь лук с коммерческими целями. Луковые перья вполне съедобны – мы собирали их для борща!
Поляна большая, всем места хватает. Здесь и американцы, и французы, и японцы. Один американец отобрал у киргизского пастушка лошадёнку и носился на ней по поляне в ковбойской шляпе и горланя ковбойские песни!
Ко мне подошёл Саша. Его таганрогские друзья называют почему-то Бизоном, на что он, обладающий весёлым и добродушным нравом, не обижается.
– Пойдём на ченчик, – сказал он.
– А что это такое? – переспросил я.
– Значит обмен, “товар – товар”. Это у Маркса “товар – деньги – товар”, а здесь народ простой, бесхитростный.
Я подумал о том, как забавно наш фольклор переиначивает “пришлые” слова. “Change” – “ченчик “ – и симпатичный неологизм готов! Думаю, что ни Шекспир, ни лорд Байрон не стали бы возражать…
Японец просил за беседку три ледобура. Ледобуры – это наше “ноу-хау” (опять смешной неологизм). Ледобуры сделаны из титана – у японцев это дефицит. У меня есть только два. Я отдал их, отобрал у парня беседку и дружески хлопнул его по плечу. Он, улыбнувшись, махнул рукой.
На Памире я второй раз и любознательность заставила меня заглянуть в литературу. Пик Ленина впервые увидел географ, зоолог, ботаник (словом, натуралист) А. П. Федченко в 1871 году. Он, пройдя Алайскую долину, увидел второй хребет и дал ему название Заалайский, в котором красовался огромный массив. Это именно массив, т. к. нет выраженного пика. Словно сказочный великан снёс саблей ему макушку. Федченко определил высоту в 25000 футов (7620 метров). Теперь его высота считается равной 7134 метра. Он назвал пик именем царского наместника в Средней Азии генерала Кауфмана.
Послушайте, Ильич, что за манера – отбирать названия: у Петра отобрали город, у Кауфмана – гору, а Ваш лучший друг и вовсе поступил как бандит – отобрал у интеллигентного человека его документы. Был Бронштейном, стал Троцким! Ужас! Кошмар! Так приличные люди не поступают!
Впервые на пик взошли немцы Альвен, Вин и австриец Шнейдер в 1928 году. Наши альпинисты К. Чернуха, В. Абалаков и И. Лукин прошли маршрут через скалы Липкина в 1934 году в конце сентября! Скалы так прозвали потому, что Липкин случайно посадил свой Р – 5 на склон. Ветер перевернул самолёт “вверх тормашками” и лежит он там до сих пор. Точнее то, что от него осталось, т. к. каждый норовит унести кусочек на память.
Наш маршрут пройдёт через вершину Раздельная (6148) с Запада. На высоте довольно сурово – перепады температур день – ночь до 35 градусов, а тень – свет около 20 – ти. Набор высоты также как на Кавказе убавляет один градус на каждые 200 метров.
У нас в базовом лагере стоит большая армейская палатка, в которой можно стоять во весь рост. Вокруг неё разные, разноцветные палатки.
В кают – палатке сколотили длинный стол с лавками. Настроение и аппетит здесь у всех “на высоте”.
На поляну часто возвращаются уже побывавшие на вершине и отправляются с неё жаждущие залезть на пик. Памирская манера ходить напоминает джазовый стиль диксиленд, т. е. “кто – во – что – горазд”. Это у нас на Кавказе – стройным “гуськом “, стиль, привнесённый в отечественный альпинизм нашими учителями – немцами, а здесь у каждого свой темп и своё время выхода.
Недалеко от нашей палатки присела на рюкзак миловидная француженка – она спустилась раньше своих друзей. Из нашей кают – палатки на всю Луковую поляну распространялся ароматный запах украинского борща и доносились душевные песни нашего акына в сопровождении гитары. Ни в одном даже самом лучшем парижском ресторане так не пахнет, ни один даже самый известный парижский шансонье так душевно не поёт о горах – и всё это как в зеркале отражалось на лице парижанки. Драматизм ситуации разрешил могучий Шурик Швед, на котором в этот момент были только плавки и окладистая борода. Он неспешно подошёл к девушке, взял её рюкзак и за ручку привёл парижанку в кают – палатку. Девушка села рядом со мною, ей налили полную тарелку борща. Акын между тем начал петь белогвардейские песни, которые я переводил ей на английский язык. В перерывах между песнями я рассказывал ей рецепт украинского борща (не представляю, что у неё в Париже получилось – украинский рецепт и её французское понимание моего плохого английского!).
Несколько дней мы были заняты акклиматизацией, т. е. ходили на окружающие поляну вершины, затем вышли для установки первого лагеря на “сковородке” – снежном плече перед крутым подъёмом на Раздельную.
Здесь же на Луковой поляне расположилась команда молодых альпинистов, которыми руководил Юра Голодов, участник Гималайской экспедиции на Эверест. Когда мы отправились на “сковородку”, Володя Башкиров и Голодов решили пройти в хорошем темпе, соревнуясь между собою. До лагеря на “сковородке” они добрались почти одновременно, но намного опередив нашу толпу “чечако”. Да, они настоящие гималайские тигры.
По дороге я познакомился с одной канадкой. Её звали, кажется Матильдой, дамой крупной и весьма самоуверенной. За нею плёлся её супруг, существо скромное и бессловесное. Свою палатку они поставили недалеко от нашего “сковородочного” лагеря и акклиматизировались, не вылезая из палатки, два дня. Мы для лучшей акклиматизации спустились в МАЛ и сразу же вернулись обратно. В МАЛ`е нам показали фотографии, сделанные со спутника накануне.
На “сковородку” поднимались мы с Шуриком Шведом. Он тяжело дышал. Должно быть, нелегко таскать кроме рюкзака такое могучее телосложение. Я достал аскорбинку и насыпал ему в ладонь. Буквально на глазах парень воспрянул, пошёл легко и даже опередил меня. Проходя мимо палатки канадцев, я пообщался с Матильдой на моём плохом английском. Я сказал ей:
– I was in International Camp and have seen the satellite photos of this region. The line that cross this mount divides all region by white and dark colors. The dark – is good weather and white – clouds. So we have about two days of good weather only to reach the top.
Кажется, эта курица поняла всё, что я ей сказал, т. к. глаза её округлились и, повернувшись к супругу, она быстро залопотала, передавая ему эту страшилку. Лицо мужа ничего не выражало, он смотрел пустым взглядом в пространство. По-видимому, в его душе пели ангелы: “С тобой, my darling, мне всё равно и ничего не страшно”!
На следующий день мы вышли к лагерю на “Раздельной”. Предстояло одолеть очень крутой и длинный подъём. Когда идёшь монотонным шагом, ритм твоих шагов задаёт ритм мыслям или какой-нибудь песенке. Мне вдруг пришло в голову “побеседовать” с Ильичём, ведь нам вдалбливали в голову, что он “живее всех живых”, так поговорим, что ли?
– С Вами, Ильич, как с живым беседовать начинали ещё детишки в детском садике! Помните стишок?
Это что за старичок
Оседлал броневичок?
Он большую кепку носит,
Букву “р” не произносит,
Он великий и простой,
Отгадай, кто он такой!
Детишки должны были дружно кричать: “Дедушка Ленин”! – воспитательница должна была заранее подсказать им правильный ответ! У взрослых при этом должны были слёзы на глазах наворачиваться от умиления! Но, поговорим как взрослые мужики, т. е. прямой речью. Сегодня, когда открываются архивы, по телевизору откровенно говорят о том, что произошло с нашей страной, многое хочется осмыслить без лукавства и купюр. Ещё Николай Александрович Бердяев (помните? Тот, которого вместе с другими великими философами Ваш друг Лев Троцкий посадил на пароход и выгнал из родной страны со словами “не знаю, за что их можно было бы расстрелять, но и терпеть их в этой стране я не могу!”), посидев в ссылке в Вологде вместе с Луначарским и Савинковым, понял, что для России может дать марксизм. Он по молодости сам был увлечён марксизмом, но вовремя понял, что разделение страны на классы, противопоставление всех всем означает гражданскую войну и геноцид “на самообслуживании”. Николай Александрович предупреждал об этой опасности ещё до революции! Сегодня мы можем судить о том, насколько он был прав! Во всех “деяниях” Вашей команды видна неумолимая логика. Судите сами. Чтобы заставить людей убивать друг друга, необходимо уничтожить религию, которая учит “не убий”. С этого Вы и начали – расстреливали священников, взрывали храмы. Затем, противопоставили всех всем и запустили самый эффективный механизм геноцида – голод. Для этого уничтожили самую работящую часть крестьянства – кулаков. В результате страшный голод в Поволжье! Вы послали Дзержинскому записку с просьбой расстрелять 300 тыс. казаков, затем вторую – с просьбой расстрелять ещё 700 тыс. (об этом сегодня открыто говорят по телевизору!). В результате – голод в южных районах, в том числе голодомор на Украине! Ведь казак в мирное время – работящий крестьянин, крепкий хозяин на земле. Наконец – гражданская война и долгий террор! Признайте факт геноцида, последовательного и жестокого!
Вы читали, что писал о Марксе Бертран Рассел? Вот, послушайте: “В отношении Западной Европы он не высказывал никаких национальных предпочтений. Этого нельзя сказать о Восточной Европе, потому, что он всегда презирал славян”. И вдруг он становится богом, мессией всех славян, стоит напротив главного культурного символа России Большого Театра и сердито стучит гранитным кулаком!
Вы говорили, что “учение Маркса бессмертно, потому, что оно верно”. Во – первых оно не бессмертно, оно – смертельно для народа, к которому “забрело”, во – вторых, оно – сплошное лукавство! Оно обещало пролетариям всех стран рай земной, коммунизм, на самом деле цель – обогащение и отнюдь не для всех. Поэтому всё, что сейчас происходит – всё “по Марксу”, т. к. ключевые слова сего дня – “товар – деньги – товар; деньги – товар – деньги; КАПИТАЛ!”. Разве я не прав?
Маркс, несомненно, талантливо всё закрутил, но очень уж лукаво! Но истина всегда умнее любого, даже самого лукавого отклонения от неё.
Эту истину высказал однажды на своём языке Параджанов, когда, пробуясь на роль Маркса, вдруг начал изображать, как на “священные строки Капитала” из бороды посыпались… блохи, клопы и т. д. Он темпераментно хлопал ладошкой по страницам. В результате – каторга! Видимо попал в самую точку!
У Вас есть два варианта – если Вы всё понимали, значит, лукавили; если не понимали – значит, … ну Вы догадываетесь, что это значит. Прервёмся, хочется подумать о чём-нибудь светлом, добром, нормальном.
Между тем я уже достиг середины подъёма. Остановившись, чтобы перевести дух, я воткнул палки в снег и, соединив кулаки, положил на них подбородок. В конце взлёта бодро топтал ступени Шурик. Шёл он в хорошем темпе, по-видимому, предвкушал возможность, наконец, отдохнуть на Раздельной. Я продолжил подъём – захотелось также достичь конца взлёта и расслабиться. Вдруг, мимо меня, весело подпрыгивая, пролетел большой рюкзак. Я провожаю его взглядом до самого низа. Наверху в печально – недоуменной позе, склонив голову набок и слегка разведя руки с растопыренными пальцами, стоял Шурик! Он достиг Раздельной, только зря, пожалуй, так спешил. Спешить надо неспеша, в горах это аксиома. Постояв ещё немного, он стал спокойно спускаться вниз. Всё правильно, глиссером по такому крутому склону небезопасно.
На Раздельной уже стояло несколько палаток, была возведена снежная стена, защищающая их от ветра, но ветер такой, что стена не спасает. При порывах приходится сильно наклоняться, чтобы не свалило с ног. Увидев большую ледяную пещеру (говорили, что её построили воронежские парни), решил “прописаться” в ней. Во весь рост здесь нельзя стоять, можно лишь на четвереньках, но главное – не дует! Здесь даже есть небольшой столик, на котором можно раскачегарить примус и пообедать, в стене устроена ниша для свечки – в общем, полный комфорт!
Снаружи бодрые голоса новых покорителей Раздельной. Вылезаю пообщаться. Появляется Шурик с рюкзаком. Хлопаю его по плечу, помогаю снять рюкзак:
– Он у тебя плохо воспитан. Ты его, пожалуй, разжалуй в мешок для картошки. Хочешь ко мне в пещеру? Там есть ещё место.
– Спасибо, дружище, но мои габариты любят отдельную палатку.
Некоторое время спустя, тяжело дыша, появляется Матильда, ведя супруга на короткой верёвочке. Орловские парни приветствуют её, похлопывают по плечу. Улыбаются. Громко уговаривают её оставить на Раздельной мужика и предлагают:
– Хочешь, мы тебе пару наших рысаков дадим?
Матилда улыбается, выражая своё ответное дружелюбие, но парни разговаривают с нею по-русски, поэтому Матильда ничего не понимает. И хорошо, что не понимает – было бы обидно за более чем скромного супруга, который покорно плёлся за своей “darling” и по всему было видно, что в душе его по-прежнему поют ангелы.
У нашего врача, парня из Харькова, который там работает на “Скорой”, проблемы – аритмия. Он нервничает, просит найти кого-нибудь, кто мог бы сделать укол в вену. По Раздельной разнёсся клич – без результата. Последним уговаривают Юру Голодова, но тот отказывается, утверждая, что может сделать укол только в пятую точку, которую называет более привычным, но не слишком литературным термином. Но, в конце концов, всё обошлось и врач – пациент на следующее утро отправился покорять пик.
Я посмотрел на часы. Было три часа московского времени. Вдруг вспомнил, что час тому назад должен был состояться суд, на котором я судился с кооперативом, рассчитывая купить у него квартиру. Мои интересы защищала толковая бабулька – адвокат, которой, уезжая, вручил свою доверенность.
Я попросил парней хором пожелать мне выиграть эту тяжбу. Удивительное дело – приехав в Москву, узнал, что бабулька успешно решила все проблемы. Но самое удивительное – она опоздала на заседание суда ровно на час!!
Крутой километр, оставшийся до вершины, шёл в одиночестве. Кто-то обгонял меня, кого-то обходил я. На 6800 проходил ледяную мульду, со всех сторон закрытую высокими ледяными блоками, которые образовали большой рефлектор солнечных лучей. Мульда защищена от ветра и в середине мне вдруг стало нестерпимо жарко. Я снял с себя пуховку, затем свитер и некоторое время шёл в одной ковбойке. Вспомнилось, что говорили питерские друзья: “там жарко нету”. А ведь есть иногда!
Где-то здесь несколько лет тому назад погибли восемь девочек. Это было единственное неудачное восхождение, которым руководил Абалаков, за всю его карьеру. Тогда гора проявила свой свирепый нрав. Ветром разбросало всё снаряжение, и они не смогли вырыть пещеру. Я был знаком с одной из них – Эльвирой Сергеевной Шатаевой. В памяти всплывают эпизоды. Она – наш инструктор. На перевал Гарваш мы вышли первыми и первыми залезли на Местию-Тау. Весь отряд последовательно посещал гору. Она сказала: “Ну что, мужики, будем тоскливо ждать пока все залезут? Пойдёмте ещё на пик МИИТ – психологически он намного интересней!” Мы успели вернуться почти одновременно с последним отделением отряда. Своим жизнелюбием она заряжала всех вокруг. Девочки погибли в тот же сезон, когда на пике Корженевской погиб Валера Мальцев. На сайте “пик Корженевской” есть рассказ Миши Овчинникова, в котором Эльвире посвящены такие строки: “Эльвира обладала способностью превращать любое восхождение с ней в праздник. Умная, красивая, весёлая и душевная, как она ухитрялась сохранять своё обаяние в самых трудных переделках такого неженского спорта (если говорить о высшем уровне) как альпинизм. В прошлом году мы встретились с пятёркой женщин на южной вершине Ушбы: Эльвира руководила первой полностью женской группой, покоряющей две вершины горы. Наша команда сразу изменилась: у нас пропала усталость, все подтянулись, появилось желание заботиться о более слабых. Они угощали нас сладостями. Ветер трепал палатки, снаружи – холод, снег, туман; внутри – тепло, уют, теснота стала комфортом. Разговоры, рассказы, быль и небыль вперемежку, до поздней ночи, а потом спуск по гребням и стенам Ужбы”.
Наконец я вышел на “пик”. Кто это назвал пиком? Ровное поле, на котором можно было бы разместить несколько футбольных полей или даже аэродром! По всему пространству вершины виднелись разноцветные страстотерпцы, сменившие телевизор и домашние тапочки на самое трудное и непонятное удовольствие из всех, которые можно придумать.
Где-то здесь находится самый популярный в стране бюст самого известного скинхеда. Говорят, что пока не погладишь по макушке скинхеда всея Руси, восхождение не считается! Пойду, поищу. На этом ровном поле есть несколько “пупырей”. Выбираю самый выдающийся. Взбираюсь на него. Вижу сидящего на рюкзаке в задумчивой позе парня из нашей команды. Ищу глазами бюст. Не вижу. Нет его! Спрашиваю, не встречал ли он бюст. Он ткнул пальцем куда-то вниз.
– Видишь, пупырь?
– Вижу.
– Он там. Но ты уже не успеешь. Пора уходить. Погода портится.
Второй раз пытаюсь встретиться и всё неудачно. Первый раз, когда я был мальчишкой, сестра с её мужем взяли меня с собой в Москву. Проходя через Красную площадь, стали в длинную очередь в мавзолей.
Дети не любят ждать, толкаться в очередях. Дети нетерпеливы!
– А пойдёмте лучше в палеонтологический музей – там нет очереди и много чучел.
Я не успел докончить фразу, как мы уже быстро бежали через площадь. Они энергично тащили меня “под руки” и приговаривали:
– Мы тебе потом всё объясним.
Да, Ильич, Вы действительно живее всех живых. Вы за такое могли сурово покарать, но ведь простили, или до Вас не дошло, что я назвал Вас чучелом. И вот теперь, пытаюсь “пообщаться” с Вами – и опять неудача. Видно не судьба! Мне иногда кажется, что Вы – такая же жертва того сценария, по которому страна жила весь двадцатый век. Вы выполнили свою функцию и Вас как египетского фараона уложили в пирамиду до следующего выхода на сцену нашей национальной драмы. Ваши бюсты заполонили все площади во всех населённых пунктах, вплоть до небольших посёлков. Ваши почитатели до сих пор тусуются с красными бантиками и все эти “народные массы” готовы поднять народ на новую гражданскую бойню, когда Вас “попросят” уйти с Красной площади и с площадей всех населённых пунктов. Кажется, в нашем историческом сценарии запланирован такой поворот событий. Не дай Бог! Остаётся надеяться, что до этой беды дело не дойдёт. Уверен – не дойдёт. России нужны все – и красные и белые. Неужели необходимо было устраивать эту чудовищную бойню – гражданскую войну и уничтожать друг друга? Нас должно быть много больше. Только, пожалуй, мало сегодня в стране тех, кто может сказать “Честь имею”. Поэтому убеждён, что необходимо дать возможность вернуться на родину потомкам тех, кто знал, что такое честь и кого когда-то выгнали из неё.
Спустились до “Сковородки” довольно быстро. Через несколько лет прочту в газете, что в результате землетрясения эти уютные ночёвки сметёт снежно – ледовая лавина. Погибнут многие (сорок человек!), в том числе Серёжа Белых, славный интеллигентный парень из моих питерских друзей. Помню, когда мы работали в Домбае, у него разбились очки, и он очень переживал. Я съездил в Кисловодск, привёз ему очки и подарил на день его рождения. Говорили, что в той лавине остался в живых один словак. Лавина вынесла его к подножью пика, “раздев” до плавок! Он появился на 4300 завёрнутый в коврик.
Когда спускались со “Сковородки”, одному австрийцу стало плохо. Парни взяли его под руки, я снял с него рюкзак, несмотря на его испуганный протест, сказав:
– Don’t be afraid, please.
Он успокоился и позволил мне взять рюкзак. Когда привели его и супругу в МАЛ, напоили горячим чаем, а Слава Ракитский, взяв гитару, спел песенку, это очень растрогало их, а жена даже прослезилась от избытка чувств.
Нашим планам, связанным с пиком Коммунизма, к сожалению, не суждено было осуществиться – помешало какое-то ЧП в том районе.
Я за эту экспедицию приобрёл множество хороших друзей, наполнился новыми впечатлениями, в конце концов, ненавязчиво побеседовал с Ильичём и написал этот маленький рассказ.
© Геннадий Арутюнянц
