Правила пользования сайтом

Экспорт новостей в формате RSS 2.0

читать новости сайта djailyk.ru на яндекс.ленте

Послать письмо администратору

 

Третья Сахаровская экспедиция 1993 года

 

          Третья экспедиция проводилась на базе альплагеря «Торпедо» в Цейском ущелье. Лагерь, как многие в те годы, выживал за счет самодеятельных групп. Конечно, в лагере были все необходимые начальники - начуч, начспас, несколько инструкторов, бухгалтерия, склад. Некоторые участники нашей группы в те годы, не имея права выезда за рубежи нашего государства и не обладая мешком денег для Чегета, проводили зимнюю «сессию» на морене Сказского ледника. Именно зимой очень уважаемый альпинист, почти абориген Цея, Борис Кораблин предложил нашему командиру вершину-кандидатуру для будущего присвоения ей имени Сахарова.

          Достижения экспедиции подробно описаны в следующей статье, опубликованной в газете «Центр. Те, кто помнят Игоря Казакова, безусловно, опознают его руку. Не мог Мальцев сам вспомнить евангелие и придумать «воссияло», зато в дальнейшем это слово стало термином в нашем лексиконе.

 

ВЕЛИЧИЕ НАЦИИ СОСТОИТ В УВЕКОВЕЧИВАНИИ ПАМЯТИ

ВЕЛИКИХ СВОИХ СЫНОВ

 

          В круговерти беспрецедентных социально-политических перемен Российской Федерации и острых экономических проблем, противоречиво нарождающихся рыночных отношений многие россияне ищут точку опоры в себе, в стабильных моральных и этических ценностях своего народа. Для кого-то это - выверенные тысячелетиями религиозные каноны истины, добра, справедливости. А многие эту духовность укрепляют приобщением к правде гуманистических идеалов и практических дел лучших людей России. В их, увы, немногочисленном ряду ярко выделяется Андрей Дмитриевич Сахаров - безвременно ушедший от нас гражданин мира и великий русский человек, познавший физику микрокосмоса вселенной и гуманизм макроразума Земли. Сахаровские энциклопедические мысли о войне, мире и будущем цивилизации, о попранных в СССР правах человека и диктатуре, о свободе совести, мысли и слова, о демографических и экологических проблемах, о роли науки и интеллигенции, о будущей Конституции нашей многострадальной страны, а также практическая, казалось бы безнадежно донкихотская борьба академика А.Д. Сахарова с тоталитаризмом "коммунистической" империи намного предвосхитили "архитектора перестройки", последнего генсека СССР и первого президента сразу же развалившегося СССР.

          Не случайно именно образ А.Д. Сахарова как Мессии XX века не только вдохновляет многих землян к самосовершенствованию и подражанию, но также к стремлению увековечить имя духовного Учителя в названии далеких звезд и светил, городов, проспектов и улиц, горных вершин Земли.

          Идея спортивного, в частности альпинистского, движения в честь памяти А.Д. Сахарова родилась среди ученых, спортсменов и альпинистов в 1991 году, который был объявлен годом Сахарова в связи с его 70-летием. В этом знаменательном году впервые группа ученых-исследователей, спортсменов-альпинистов успешно осуществила восхождение, посвященное юбилею А.Д. Сахарова, на высочайшую вершину Европы - Эльбрус. Среди участников экспедиции были академик РАН С.С. Герштейн, доктор медицинских наук, мастер спорта Ю.М. Филатов, мастер спорта международного класса, неоднократный призер чемпионатов страны М.П. Коньков, мастер спорта Я.Т. Дамианиди, мастер спорта, кандидат наук В.А. Зайцев, кандидат в мастера спорта, "снежный барс" В.Я. Ракитский, кандидаты в мастера спорта Э.Ф. Фомушкин, Н.В. Ярошик, инструктора, значкисты, разрядники В.Я. Алмазов, Л.Ф. Суздальцева, И.С. Мусинянц, С.Ю. Максимов, Е.П. Родин, П.В. Онищенко, Е.В. Суровегина, М.В. Астафьева, В.Т. Третьяков, Е.В. Буляк и В.А. Жуков. Руководство экспедицией осуществляли профессор, доктор физмат наук В.М. Мальцев и заслуженный мастер спорта В.П. Онищенко. Спонсорами этой юбилейной экспедиции были: ассоциация диагностики аварийных ситуаций "ДИАС"; ВНИИ экспериментальной физики (г. Арзамас); альпбаза "Джайлык"; газета "Куранты".

          В августе 1992 г. участники второй Сахаровской альпинистской экспедиции взошли на вершину Севере Чуйского хребта горного Алтая в ущелье Шавло. И в созвездии алтайских вершин, носящих имена российских ученых - Циолковского, Зелинского, Тамма, Курчатова, Крылова - появился пик "Академик Сахаров". В честь жизненного подвига Человека XX столетия, великого ученого-физика и правозащитника униженных и оскорбленных целых народов Советского Союза и даже отдельных граждан. В составе группы восходителей на вершину были: В.М. Мальцев, В.П. Онищенко руководители экспедиции, мастера спорта А.И. Тысляцкий, В.А. Зайцев, К.В. Гребенник, Б.В. Левин, В.И. Нифонтов, Н.И. Орлов, Ю.М. Филатов, А.Т. Сухоруков, Р.Г. Арефьева, кандидаты в мастера спорта М.А. Лапшина, Э.Ф. Фомушкин, разрядники В.Я. Алмазов, Б.А. Трубников. Спонсорами второй экспедиции были: ассоциация "ДИАС", Институт ядерной физики СО РАН (г. Новосибирск); ВНИИ экспериментальной физики (г. Арзамас); движение демократических сил имени А.Д. Сахарова (г. Москва).

          И вот 29 июля 1993 г. третья Сахаровская альпинистская экспедиция, как бы взывая к миру среди многострадальных жителей свободолюбивого Кавказа, увековечила светлый образ великого гуманиста в названии вершины Северной Осетии - пик "Андрей Сахаров". Этим гражданским "кавказским" актом коллектив Сахаровской экспедиции внес посильную лепту в заветы - наказы Андрея Дмитриевича. Ведь осененные мудростью веков, древнейшие этносы Кавказского региона в 1993 году нуждаются прежде всего в мирном, воистину "по-сахаровски" сосуществовании, в торжестве завещанного А.Д. Сахаровым вечного человеколюбия.

          Экспедиция осуществила восхождение на безымянную вершину Кавказа в ущелье Цей Северной Осетии. После тщательных тренировок акклиматизационных выходов и разведочных походов по горным кручам группа единомышленников "сахаровцев" с перевала "Осетин" (3500 м) в гребне Кальпера поднялась на красивую вершину и назвала ее пиком "Андрей Сахаров". Экспедицией руководили член-корреспондент РАК, доктор физико-математических наук, профессор В.М. Мальцев и мастер спорта по альпинизму, доктор экономических наук, профессор И.В. Казаков. В составе экспедиции были альпинисты мастера спорта А.Ф. Наумов, Б.Н. Кораблин (четырежды чемпион страны по альпинизму), М.А. Плышевский, Е.В. Сасорова, Ю.Е. Козлов, С.В. Минделевич (мастер спорта по туризму), а также спортсмены В.М. Гольберг, Е.К. Широкова, Н.И. Василихин и другие. Среди них четверо кандидатов наук и три доктора наук.

          Спонсорами экспедиции выступили АУСБ 'Торпедо", Северная Осетия; Ассоциация "ДИАС", Москва; Ядерное общество, Москва; фирма "Якокка", свободная экономическая зона "Находка", Приморский край; фирма "Унитек", Москва; Союз демократических сил имени А. Д. Сахарова; Москва; газета "Вольный ветер», Москва; отдельные частные лица.

          Символично, что путь на кавказскую вершину его имени начинается из прекрасно расположенной учебно-спортивной альпинистской базы "Торпедо", воспитавшей с даты учреждения еще в 1937 году многие тысячи альпинистов. На плечи старшего альпинистского поколения легла историческая миссия защиты Кавказа от гитлеровских дивизий "Эдельвейс". А послевоенное единство советских альпинистов многонационального СССР позволило проложить красивые маршруты на вершины и перевалы Северной Осетии и других районов Кавказа, на Памире и Тянь-Шане, на Алтае и в Саянах и даже в Гималаях. Как заявил один из участников Сахаровской экспедиции: "Нация не имеет ни прошлого, ни будущего, если она не увековечивает память своих великих сынов". Отныне есть и в Северной Осетии лаконично названная вершина - "Андрей Сахаров". А в этой внешне простой законченности органически соответствует и маршрут на новообретенный пик. Он практически доступен для всех желающих подняться на перевал на высоте 3500м с гордым названием "Осетин", ведущий из Цейского в Кассарское ущелье. Вершина "Андрей Сахаров" расположена слева по ходу маршрута из альпбазы "Торпедо". Чуть приспустившись с перевала по кромке рандклюфта с тем, чтобы оставить справа первый скальный жандарм, восходители преодолевают камин и выходят на травяные полки со свободнолежащими, опасными камнями. По длинной осыпной полке со страховкой посредством веревочных перил альпинисты траверсируют внизу второго жандарма, пересекают кулуар, затем полку с нависающим скальным карнизом и выходят на безопасную горизонтальную полку в 150 метров длиной. Она расположена под третьим предвершинным жандармом. Но чтобы попасть на его плечо, требуется пересечь еще один кулуар и пройти по каменным наклонным плитам. С плеча, преодолев примерно двухметровую стенку, восходители по каменному гребешку, переходящему в наклонную полку, подходят к внутреннему углу, поочередно преодолеваемому со страховкой альпинистской веревкой. Далее по полке справа от скального гребешка путь восходителей лежит через 10-метровую наклонную стеночку слева по ходу от третьего жандарма. Преодолев ее со страховкой перильной веревкой, закрепленной на вершине, альпинисты поднимаются на гребень пика "Андрей Сахаров" и его верхнюю точку - вершину.

          В туре из камней, сложенном восходителями, помещена банка-контейнер с "Обращением-запиской участников третьей Сахаровской альпинистской экспедиции последующим восходителям следующего содержания. "Великие люди своими делами остаются в памяти народной. И лишь благодарные потомки, сподвижники, друзья пытаются придать этой памяти различные конкретные формы. Мы, группа альпинистов из различных научно-исследовательских институтов, ВУЗов, предприятий России, последователи гуманных идей А.Д. Сахарова решили доступным нам способом увековечить светлую память Андрея Дмитриевича - совершить восхождение на безымянную вершину Кавказа и назвать ее его именем".

          Спуск осуществляется по пути подъема с тщательной страховкой и самостраховкой. Маршрут соответствует 1 "Б" категории альпинистской трудности и доступен для начинающих альпинистов и туристов, естественно, после проведения необходимых для этого скальных и ледово-снежных учебных занятий и акклиматизационных тренировочных выходов.

          В солнечную погоду восходителям открывается замечательный обзор североосетинских вершин, включая Уилпату (4646 м), Бубис-хох, Чанчахи и других. И их вечное горное величие гармонически сливается в воображении и мыслях восходителя - "сахаровца" с гуманистическим наследием, завещанным людям А. Д. Сахаровым, его тихим проникновенным голосом и жизненным подвигом. К горной вершине его имени безусловно сойдутся мысли и пути многих отечественных и зарубежных восходителей.

          Символично, что вершина А.Сахарова появилась на Кавказе в год празднования семидесятилетия Советского альпинизма.

          И хотя фразеология различных идеологических "изм"ов (развитой социализм, загнивающий капитализм, мелкобуржуазный оппортунизм, др.) сдвигается колесом истории в прошлое, но именно понятие "советский альпинизм" - как символ коллективного вида спорта, сочетающего жесткие требования к обеспечению безопасности жизни спортсменов и их физическому и моральному совершенствованию - остается в памяти и душах, " бойцовских чертах характера нескольких поколений горовосходителей нашей многонациональной Родины. А этим ее бывшим и будущим альпинистам-горнопроходцам предстоит сформировать и "постсоциалистический" гуманный облик.

          < > <здесь пропущены полтора газетных листа описания заслуг А.Д. Сахарова, оценки его научных достижений и гуманистических идей мировыми и отечественными знаменитостями>

          Почти все заповеди в Евангелии созданы исторической частью христианства и только две из них - метафизические, потакающие человеку. Нам завещаны две вещи - вечная жизнь и свобода, невыносимый дар свободы. И принимая этот дар вслед за Андреем Дмитриевичем Сахаровым, его последователи могут искать опору лишь в собственной мысли, абсолютной честности, ответственности перед другими и любви к живым, невыдуманным людям. Это, как представляется, и есть главное послание нам, которое заключено в делах и жизненном подвиге А.Д. Сахарова.

          Люди и горы - вечные свидетели тому.

 В. Мальцев, И. Казаков

Газета «Центр» Союза демократических сил им. А.Д. Сахарова

№ 1-6 (23) 1994

 

 

 

Вершина А. Сахарова на Кавказе

          Среди гор Кавказа в Северной Осетии появилась вершина А. Сахарова. 22 июля 1993 года третья Сахаровская альпинистская экспедиция, руководимая членом-корреспондентом Российской академии космонавтики В. Мальцевым и мастером спорта И. Казаковым, успешно завершила восхождение на безымянную вершину в районе ущелья Цей (хребет Кальпера).

          Вершина названа именем Андрея Дмитриевича Сахарова - человека, гражданина, ученого, гуманиста.

          В составе экспедиции были ученые, физики, студенты - мастера спорта, разрядники, альпинисты. Их всех объединяла идея - нация не имеет ни прошлого, ни будущего, если она не увековечивает память своих великих сынов.

 Газета НПО «ЭНЕРГОТЕХПРОМ» «Энергия»

№31 (163) 30 сентября 1993 года

 

 

          Далее представляю труд нашего летописца, а именно Дневник, который ранее публиковался только самиздатом. Может быть, в нем много бытовых и других подробностей, но ведь «написано пером»... Желающие могут и не утруждаться прочтением.

 

Гольдберг В.М.

 ДНЕВНИК

3-ей Сахаровской Экспедиции

в Цейское ущелье Кавказа

 

 

Начало: 17 июля 1993 года

Окончание: 9 августа 1993 года

 

          Вскоре после выхода в свет романа "Фрегат Паллада" офицеры фрегата пришли к Гончарову с претензией: «Почему в романе не отражены трудности похода». В самом деле, почему полный изнурительного и тяжкого труда поход ветхого парусника, сопряженный с бесчисленными смертельными опасностями описан как сплошной праздник души пожилым петербургским чиновником никогда раньше не нюхавшим моря?

(Из статьи)

 

 

Действующие лица и исполнители:

1. Мальцев Володя                - начальник

2. Казаков Игорь                   - зам. начальника по спортивной работе

3. Плышевский Миша             - любит поспать

4. Наумов Саша                    - все знает про горы и альпинизм

5. Козлов Юра                      - рыцарь альпинизма

6. Минделевич Сережа          - турист, но редактор

7. Василихин Коля                 - надежный и правильный

8. Сасорова Лена                  - инструктор по альпинизму

9. Воробьева Ира                  - член 2 Сахаровской экспедиции

10. Олег                               - сын Иры

11. Мусинянц Ира                  - участник всех Сахаровских экспедиций

12. Широкова Лена                - геолог

13. Автор                             - поганый турист

 

 

 

18 июля 1993 года

          Все-таки, это иначе как свершением голубой мечты назвать нельзя. Поезд, компания, 10 человек в купе. Москва все дальше, и дальше и все мысли о ней уже начисто выдуты свежим ветром, гуляющим по нашему купе. Нет, смешно было бы допустить мысль, что в поезде Москва-Владикавказ летом можно открыть окно. Просто неизвестный доброжелатель в 2 часа ночи помог нам избавиться от изнуряющей ночной духоты в купе простым, но лишенным оригинальности способом - бросил снаружи камень. Вольный ветер странствий, проникнув под легонькую простынку, не разбудил против ожидания грез о манящей безымянной вершине, которая и является конечной целью экспедиции. Но мысли практического свойства - как бы согреться и уснуть - возникли тут же. Внедрение же различных концепций на эту тему в практику заняло, как это водится при развитом социализме, довольно много времени. Сначала я достал и надел майку и футболку, потом перевернулся ногами к окну, затем одел штаны и носки. В результате стало ясно, что собственными силами Россия не выйдет из энергетического кризиса, и я вышел в коридор с еле теплящейся надеждой взять одеяло у проводника. Ветер из трех разбитых окон в коридоре задул и эту слабую надежду. Пришлось возвращаться в купе и напрягать остатки извилин. Решение пришло в виде обувания ног чехлом от гитары, использования в качестве одеяла второй простыни и спанья на голом государственном матрасе. Утро, однако, было прекрасней прекрасного. Во время завтрака ослепительные вершины Цея в голубом небе уже явственно вырисовывались в недалекой перспективе.

          Жизнь во время послеобеденного кайфа диктует мне манеру письма, завещанную еще Булгаковым: «Что видишь, то и пиши». Наш командир достал огромную пачку газет весом не меньше 10 кг. К моему удивлению оказалось, что это - газета "Центр". В первый и последний раз я услышал про эту газету в обстоятельствах просто драматических две недели назад на оргсобрании экспедиции. Только что выбранный по рекомендации Онищенко начальник спортивной части Боря Левин, уходя, бросил, остановившись в дверях - в проеме дверей силуэт его фигуры приобрел особую значительность в резонанс с чеканными словами, произнесенными сразу же вслед за этим: «Кстати, если спонсором этой экспедиции будет газета "Центр", то я оставляю за собой право отказаться от участия в такой экспедиции». Здесь нашему начальнику изменила - надеюсь, что лишь на краткое мгновение - его известная во всей Москве и далеко за ее пределами способность кратко и энергично выражать свои мысли. Он начал нечленораздельно блеять, что, мол, это соображение нужно обдумать. «А ничего не надо думать. Я с этой газетенкой не желаю иметь ничего общего». И вот ирония судьбы. Бори нет с нами пока, по крайней мере, значительной его части - прекрасная Борина половина присутствует - так вот Бори нет, а жалкая газетенка в количестве не менее 10 кг прекрасно едет навстречу сияющим вершинам.

          К сожалению выясняется, что даже неумелая любительская журналистика требует профессионального подхода. Очевидный Главный Герой моего повествования - нет это не А.Д. Сахаров, это - не самое замечательное место на земле - Кавказ, не наконец, к глубочайшему моему сожалению неповторимая женская часть нашей экспедиции - это наш начальник, наш взрыватель, наша руководящая и направляющая сила, альпинист второго разряда, т. е. второразрядник, профессор и член-корреспондент В.М. Мальцев. Так вот, время от времени он произносит замечательные речи, густо начиненные поразительными по эмоциональному заряду выражениями. Но ничего этого записать не удается. Сразу записывать нельзя - это будет грубое вмешательство измерительного прибора в уникальное явление природы. А вот миниатюрный диктофон был бы очень кстати. Вчера во время одного из тостов, которые могут быть приравнены к мини-тронным речам или миди-нобелевским лекциям, было сказано слово "интермедия", но дело, конечно, было не в нем самом, а в контексте, который из моей памяти, разумеется, испарился в момент его произнесения. Из-за этого, боюсь, я не смогу создать что-нибудь, что хотя бы отдаленно отражало образ этого Человека с большой буквы.

          Иногда мне кажется, что вообще нет слов для того, чтобы выразить восхищение человеком, создавшем в наше время (лето 1993 года) такое сооружение, как экспедиция на Кавказ. Разве что сравнить с человеком, который построил в Домбае домик, потом называвшийся турбазой "Солнечная поляна" - изящный деревянный мини-замок, как будто родное дитя неземной красоты Домбайских гор. Так вот и наша экспедиция - такое же хрупкое детище тяжелого и сурового времени.

          Хрупкость его проявлялась во все время этапа подготовки. Я уже не говорю об историческом заявлении Бори Левина, о заграничных командировках и финансовых трудностях на работе, выбивших из нашего состава многих достойных людей. Но еще в пятницу не ясно было, пойдет ли наша Лена, в субботу жутко подвернула ногу Ира, а к самому поезду из-за поздней упаковки пирога и картошки и реорганизации подземных переходов на Курском вокзале я пришел к поезду минуты за три до его отхода. Соратники к тому времени уже, по-видимому, тепло попрощались со мной мысленно. Мое прибытие, однако было встречено радостью дам и Тома, нескрываемым удивлением от встречи у Вадима Преображенского - моего соратника по Московскому фонду поддержки науки - и рюмкой явно водки, от которой я трусливо отказался. Тут же было предложено немедленно расчехлить гитару и попозировать для телевидения. Не успел я сказать: «Слава богу, что хоть петь не нужно», как заставили еще что-нибудь спеть. Если при нормальных обстоятельствах - при выпивке, в компании и после длительных уговоров и еще более длительном настраивании гитары, уровень моего пения может быть оценен, как слегка более низкий, чем уровень моря, то то, что услышат - если не дай Бог это произойдет - телезрители будет по уровню вблизи дна Марианской впадины.

          Вечером в день отъезда оказалось, что Сережа Минделевич не пьет ни под каким видом. Я настолько возрадовался, что моего полку прибыло, что наутро решился на рискованную, как потом выяснилось, шутку: «Мне кажется, - воскликнул я, - что традиция трехразового в день потребления алкоголя никак не должна быть нарушена». Над святым не шутят! В тот же момент Игорь вдохновенно среагировал: «Наливай!». В обед традиция набрала уже полную силу, а уж об ужине с коньяком "Карабахский", подаренным одним из столпов альпинизма Зайцевым, нечего и говорить. Последнее высказывание Главного Героя: «Маленький, но центральный коллектив» - это про нас.

20 июля 1993 года

          Уже заканчивается первый полный рабочий день нашей экспедиции. Время 19:05. Главный Герой предельно умиротворенный слушает про Верховный Совет, а я на балконе на столе с остатками чаепития слушаю музыку Сказ-Дона, смотрю на буйство борщевника внизу, удивительно спокойные золотистые сосны и вечерний туман, поднимающийся снизу. Вчерашний день, наполненный суетливым действом, прошел на редкость организованно. Почему-то в завтрак про выпивку никто не вспомнил - отношу это за счет некоторого переключения на горы. Поезд покинули предельно быстро, и к моменту окончательной выгрузки уже пришла информация о стоящем на площади автобусе. Рынок во Владикавказе ничем нас не порадовал, но свои помидоры, огурцы, лук и чеснок мы ухватили. Это по качеству было совсем не то, чем нас радовал Главный Герой на станциях незалежной Украины - вишня хоть и очень мелкая, но зато невероятно кислая, крыжовник - вырви глаз и ведро абрикос по твердости не уступающих нитриду бора, как известно хорошо получающемуся в результате его разработок в волне твердофазного горения. По размеру те же абрикосы вполне могли быть использованы в качестве мелкодисперсных компонентов строительных конструкций. На рынке наш руководитель был только ходячим бумажником, а стратегию приобретения "живой" пищи определяла Лена (Козьминична).

          В 4 часа мы были уже у Св. Георгия. Мальцев в нарушение мусульманских (хотя святой-то наш, христианский) обычаев разрешил и женщинам присутствовать при распитии у изображения святого напитка, открывающего как и сам святой вход в горы. Я легкомысленно очутился в центре группы, в которой кроме нас оказались осетины. В считанные секунды передо мной возник один из них с рюмкой араки, от которой за версту несло отвратительной сивухой. Держатель рюмки обратился ко мне с провокационным вопросом: «Почему никогда русские не пьют за здоровье осетинской нации?». Я вспомнил свое комиссарское прошлое и взял на грудь провокационную стопку, закрыв собой разверзающийся провал в русско-осетинских отношениях. Арака была столь отвратительна, а повод столь глобален, что Ельцин должен был бы держать меня минимум полгода в Кремлевке и назначить персональную пенсию, которую я назвал бы антиразвальной. Мой подвиг, однако, остался незамеченным. Ждать от аборигенов какой-либо милости мне не позволяла российская гордость, обращаться же в русские бюрократические инстанции мешало осознание полной безнадежности мероприятия. И хотя арака долго еще давала о себе знать, я оставил всякие мысли о попытках извлечения рыночной стоимости из моего глобально-геройского, но оставшегося незамеченным современниками и даже соратниками поступка.

          В "Торпедо" обнаружился Заур, который, как бы, уезжал через 10 минут. Мальцев бросил руководить нами и исчез в Заурских апартаментах. На плаву после него, как матросская бескозырка после гибели крейсера, лишь осталась фраза: «Ужин сделать через 1,5 часа!»

          Через полчаса у меня появилась мысль отправить в Москву телеграмму, и я заглянул в апартаменты Заура, где, естественно, в разгаре было торжество по поводу прибытия в Сев. Осетию Сахаровской экспедиции. Мальцев азартно рассказывал Зауру, что ему от всех границ нашей бывшей Родины суют доллары на экспедицию, а он только спрашивает у дающих: «А что Вы знаете про Сахарова?» - и поскольку не получает внятного ответа, то резко отпихивает потные ручонки с зажатыми долларами, йенами, франками и прочей твердой, но не нашей валютой. Боюсь, что Заур не прошел бы этого теста, но конечно отказаться от любимого "Торпедо" Мальцев был не в состоянии. Мы и будущие биографы Мальцева с сожалением вынуждены будем отметить, что ядовитая совковость проникла-таки подлая в благородную кровь нашего Великого Современника в виде двойных моральных стандартов. Далее речь пошла о том, что нет ничего невозможного в превращении "Торпедо" в базу Сахаровских экспедиций, и опять Заур был весьма благосклонен к этой фантастической идее. Пора, однако, было возвращаться на землю. Я извинился и ушел под видом необходимости моего участия в приготовлении ужина. Действительно, в этом благородном деле я проявил максимум активности на пространстве, как сейчас говорят, подачи добрых советов. Беседа с пьяным кочегаром Лехой открыла мне важную, но начисто выпавшую из моей памяти страницу моей жизни, связанную с моим, якобы, пребыванием летом 1987 года в "Торпедо" на праздновании 50-летия лагеря. В результате этого интересного для меня открытия оказалось, что можно хоть сейчас принять душ, что я незамедлительно и сделал, и когда помытый и побритый расслабленно двигался по главной аллее лагеря, был встречен встревоженными новичками: «Владимир Михайлович гневаются по поводу неготовности ужина, идите, мол, примите огонь на себя». Я вспомнил, как жаловался наш великий учитель на предыдущую экспедицию, что она в Москве разбежалась после прибытия поезда и даже его не поцеловала. Момент был очень удачным - сейчас я побрит, а в Москве через 3 недели еще неизвестно какой буду, и именно поцелуй авансом мог демпфировать приступ неукротимого гнева командира, а там глядишь, продлись поцелуй минут 5-10, и ужин был бы готов. Но не судьба была реализоваться хорошо подготовленному экспромту - Мальцев гневался на противоположном конце длиннющего стола, куда я добраться не смог. В общем, первый вечер в горах вошел в свою обычную колею. Я послушно произнес тост за дам, потом без разговоров выполнил приказ взять гитару и начать песни и пляски. Форма приказа напоминала строчку из Высоцкого: «Играй, паскуда, пой, пока не удавили».

          Все кончилось хорошо, если не считать небольших выступлений начальника против Сережи, который совершенно не пьет. Вместо того, чтобы скушать это все, как это принято у нас, новичок Сережа резко и умно отреагировал, но его ответ, вызвав естественное восхищение собравшихся, ушел тем не менее в "молоко", т.к. до адресата в полной мере не дошел. Конфликт был погашен мудрой Леной, а последовавшие затем песни, мои и Игоря, восстановили хрупкое здание всеобщего доброжелательства. Кстати, уже во Владикавказе выяснилось, что нас показали по "Вестям" в воскресенье 18.07.93, и мне, конечно, по приезде в Москву придется много выслушать по поводу настройки гитары, аккордов, дикции, дыхания и прочих непременных условий того, чтобы то, что ты делаешь, можно было назвать пением, но чего, конечно, и в помине не было в моем исполнении. Зато, скажу я им всем вместе взятым, мне теперь упорно приписывается авторство "Летящим листьям в перерез" и даже "Речного трамвая" Визбора.

          Впрочем, довольно о конфликтах. Сегодняшнее утро было ясным, лазоревым, радостным, свежим, небесно-голубым и алмазно-белым, роскошным, звонким - какое прилагательное ни возьми - все будет мало - такое сегодня было утро. В 7 утра Мальцев, Лена и я пошли на речку. Но вместо прозрачного ручейка в сахарных берегах под мост уходил мутный грохочущий поток беспощадной и неукротимой стихии. Об купаться или пить оттуда не могло быть и речи. Но зато светило ощутимо теплое солнце, но упруго свежа была зелень, но трогательно-уютно пели птицы. После возвращения домой выяснилось, что место для купания и питья находится в минуте ходьбы от нашего дома, и Лена, возрадовавшись, побежала было нырять, но пришлось ей обождать выхода из воды Коли. Я же сообразил, что забыл на реке полотенце, и вернулся к Цей-Дону. Полотенце, конечно, лежало на том же месте, где я его оставил, но там было так хорошо, что не мог я заставить себя сдвинуться с этого места. Мое более или менее длительное отсутствие вызвало беспокойство заботливых соратников женского полу, испытывающих инстинктивное недоверие к возможности моего безаварийного самостоятельного пребывания в горах. После самодеятельного завтрака пришлось ударной группе убираться в невероятно грязной кухне. Все, что делают по хозяйству Лена и Ира, делается с таким ловким мастерством и блеском совершенства, что даже мое участие в этом действе не могло испортить его качества. Однако вышло небольшое противоречие между спортивно-оголтелой частью экспедиции и более приземленной группой участников, понимающих, что без приемлемого регулярного питания не смогут наши орлы боевые воспарить над вершинами. Разрыв между кухонной грязью и группой спортсменов резво уходящих в сияющую даль зеленого холма закрыл широкой грудью Он - наш Главный Герой. Идти на Зеленые холмы было хорошо - рюкзака нет, тропа - просто дорога для трактора, солнце хотя и, наверное, жуткое в смысле радиации, но более или менее спокойное по жаре. Пришли на верхнюю опору подъемника, пошли дальше. На спуске обсуждал с заинтересованными лицами проблему понятия "Советский альпинизм", который я представил порочным в принципе из-за несоответсвия "советского" c общечеловеческим понятиям о том, каким должен быть альпинизм. Скромная теорийка на этот счет была изложена Лене (Сасоровой), Игорю и Мише. Соратники хотели съесть меня сразу и одновременно, но мужикам не под силу было вклиниться в пламенные Ленины монологи. Успокоение наступило после купания в Сказ-Донской проточной ванне с обалденно холодной водой и обеда, который неожиданно был готов к 3 часам дня и ознаменовал собой начало регулярного питания нас в столовой лагеря.

          Отдельного описания заслуживает получение снаряжения. Штаны мне искали всем кагалом ввиду полного несоответствия габаритов юных альпинистов, населявших ранее лагеря, и зада пожилого человека всю жизнь занимавшегося сидячей работой. Энтузиазм мой после облачения в штормштаны, вибрамы, каску был усугублен ледорубом в руках и дождевой накидкой под мышкой. Вследствие чего я хрипло заорал: «Сверкал закат, как сталь клинка» и «Мы рубим ступени, ни шагу назад». Все это я не снял и дома, а для явки в столовку пожертвовал лишь каской.

21 июля 1993 года

          Утро, такое же ослепительное как вчера, на балкон бьет солнце. Сказ-Дон шумит мягче - утром в горных реках воды меньше - это знает каждый. Сегодня уже нормальный рабочий день - на речку мы пошли вдвоем с Володей, а Лена, видимо, не смогла оторваться от проруби. Вчера утром я использовал совместный с Леной поход на речку для подготовки дальних подходов к мирному исчерпанию позавчерашнего конфликта Мальцев-Минделевич. С позиций сегодняшнего дня кажется, что ни на кого, даже на самих участников это не произвело такого неприятного впечатления, как на меня. Однако по горячим следам Сережа, недостаточно хорошо знающий Мальцева с хорошей стороны, стал доставать из кармана регалии и про мастера спорта, и про 1,5 минуты Останкина, и даже сказал, что готов покинуть экспедицию. Это уж совсем было грустно. Поэтому наутро по дороге к речке я завел туманные разговоры насчет двух гигантов мысли, отцов - русской демократии - Сахарова и Солженицына. В тонком, как я думал, подтексте вырисовывался портрет третьего отца альпинистской русской демократии или русского демократического альпинизма в отличие от упомянутого выше советского. Я похвалил Сахарова, пожурил Солженицына, призвал третьего отца присоединиться к первому и дистанционироваться от второго. На выходе после завтрака решение вчерашнего конфликта было доведено до логического конца. Правда, это произошло в маленьком, но центральном коллективе, и до второго участника конфликта информация об этом радостном событии не дошла. Впрочем, не в них совсем дело, а в том, что проявилась очередная лучшая сторона нашего руководителя. Приятно руководиться великим человеком, который, тем не менее, признает свои ошибки. Сегодня я осознал свою основную функцию в этом походе. (Тьфу, нечистая сила, вырвалось туристское слово). Ясно, что она не в альпинистской его ветви. Очевидно, что и не в идеологической - здесь любые действа выглядели бы кощунственно, так плотно эта область занята нашим начальником. Мне пришла в голову счастливая мысль, что только я могу восстановить разрушенную за годы перестройки культуру мужских официальных поцелуев. Никто кроме меня не сможет этого сделать, как требует того историческая значимость момента. Не в силах скрыть этой находки от любимых соратников, я за завтраком опубликовал программу тренировок на женской половине экспедиции. Народ с энтузиазмом поддержал. Неясным осталось только, поможет ли покорение вершин на маршруте Сахарова качественному исполнению заключительного поцелуя. Дамы призвали беречь губы - главный рабочий инструмент.

          Настал вечер. Сегодня мы делали второй акклиматизационный выход под Цейский ледник. Дорога, кроме завалов и ненадежных бревнышек вместо нормальных переправ, никаких трудностей не представляла. Ледник, конечно, выглядел так, как будто не было никакой перестройки - грозно и величественно.

23 июля 1993 года.

          Ну, сегодня нахлебался я альпинизма выше головы. Были у меня легкие подозрения, что поход к перевалу "Осетин" для меня будет то же, что завоевание значка "Альпинист СССР". Однако действительность превзошла мои самые "мрачные" ожидания. Наказал меня альпинистский бог, если есть такой на белом свете. По моим понятиям, он должен быть кем-то вроде Миши Плышевского - с одной стороны все превзойти по этой части, не только все альпинистское уметь делать и делать прекрасно, но и понимать, что кроме богов есть простые люди в огромном диапазоне от способных "дослужиться" до святых и приобщиться к божественному, до неисправимых грешников, которым не только написано на роду не подняться до богов, но которые и оторваться-то от земли, как жалкий уж из бессмертной сказки Горького, не смогут. Но в том-то и дело, что всех их бог должен любить одинаково и не отказывать в божеской милости. Так и Миша в альпинизме - он одинаково распространяет свою милость и на отмеченных печатью, и на сирых в смысле альпинизма мира сего вроде меня и Леночки, но на Леночку больше. О том, по чему ступали сегодня наши ноги во время сегодняшнего выхода, ни одного хорошего слова я сказать не могу. Мелкая осыпь с землей - в моей жизни такое встречалось всего два раза - когда идешь, как у Мандельштама, "под собою не чуя" твердой опоры - а крутяк совершенно обалденный. И все это длилось (по крайней мере для меня) более 3-х часов. В процессе набора высоты Миша - поближе к финишу - расспрашивал у уставшей Лены о важных деталях ее жизни - какие у нее лыжи, в чем она ходит в оперу и т.д. Лена пыталась вначале отбрыкаться и скинуть на меня характеристику того, как она выглядит на горнолыжных склонах. Но господь-бог потребовал первичной информации. По-моему я никогда в жизни так не уставал - сделать подряд сорок предельно маленьких шагов не удавалось. Предложение Мальцева остаться, с тем, чтобы меня подобрали на обратном пути, я просто оставил без внимания - возможно, что у меня и внимания никакого к тому времени не осталось. Заключительный аккорд прозвучал мощно и убийственно. Я видел, как Лена пошла вверх по профилю гребня, но когда я вскарабкался туда, то не смог заставить себя сделать то же самое и пошел по горизонтали. Неожиданно оказалось, что все сидят именно в этом направлении. «Где Лена», - еле прошелестел я пересохшими губами и рухнул на камни вместе с каской, привязанной сзади. Спустилась Лена с Мишей и Игорем. Миша, как бог, попавший случайно в ад, сказал, что зачем же он не остался в лагере с Ирой Мусинянц, и кто же его теперь туда отнесет. Спуск начался небольшое время спустя после моего подхода - все ведь пришли сюда чуть ли не час назад: Ничего приятного мне не доставил и спуск, на ватных ногах немного побегаешь на мелкой осыпи. Мальцев меня взялся опекать, но на опеке никому еще не удавалось спуститься - сделать это пришлось все-таки мне самому. Леночка с двумя мастерами спорта скрылась уже далеко впереди. Подлый склон даже внизу не хотел выполаживаться, а за суетливость на сыпучем каменистом грунте я был предупрежден легким ударом по голове камнем, к которому я подъехал на брюхе после очередного падения на этот раз с потерей очков.

          В результате сегодняшнего тренировочного выхода опять осталось неясным, чем же закончился эксперимент, который я провожу на себе. В завтрак я не ел ничего, кроме вареного яйца, а в предыдущий ужин, тоже ничего есть не стал. Но отрицательный итог этого эксперимента оставил открытым вопрос - то ли мало было еды, то ли я физически был плохо готов. Оклематься удалось только после купания в Цей-дунах, как бы обеда из одного половника не очень удачной имитации супа и короткого сна. Стоит отметить, что если со сном проблем нет, то с едой они таки-да есть. Вкратце, проблема стара как мир социализма: а) 4/5 продуктов воруют, б) 1/5 безнадежно портят кошмарной готовкой. Коля неотразимо профессионально доказал пункт "а" как дважды два, а пункт "б" мы чувствуем каждый день по 3 раза непосредственно на себе. Однако наш начальник любой разговор на эту насущную тему воспринимает как оскорбление чести любимого лагеря "Торпедо", включая не менее любимого Заура, достоинства двух выдающихся представителей русской интеллигенции - А.Д. Сахарова и В.М. Мальцева - и всего Советского альпинизма, любым обидчикам которого мы спуску не дадим. Таким образом, надо было?????????

          Вечером гости из Сургута.

          23 июля 1993 года.

          Сегодня свободный день, и погода как на заказ. Солнце жарит так, что просто находиться не в тени - и то чувствуешь себя под палящим прессом. На утреннем совете выяснилось, что пойдут наверх все, включая Иру Мусинянц. День прошел в хлопотах по сборам. Примуса - сделать 2 из пяти, крышки для кастрюль из фанеры - достать ножовку - значит найти Теймураза - а это самостоятельная проблема. В общем, рюкзак набит, а из общественного - всего веревка, масло да две банки сгущенки. «Одну можешь приватно съесть по дороге», - ласково сказал Миша. «Дай мне пару банок, я могу донести», - попросил я у Мальцева. «Донеси себя», - с прямотой римлянина ответствовал начальник. На утреннем совете он отметил мелкие недочеты, которые у нас возникли с радиосвязью. «На КСП есть рация, и Борис Кораблин сможет сказать то, что необходимо, но мы его не услышим». Стало ясно, что такая связь, хотя и неважная, но зато двухсторонняя - ведь и мы могли сказать Боре все, что захотим, но он нас услышать не мог. Сегодня как последователи, так и противники ограниченного питания при непосредственном участии самого генератора ограничительских идей Коли перед обедом наварили огромную кастрюлю картошки и прямо перед обедом сожрали ее, показав тем самым все ничтожество мелких принципов перед лицом великой идеи. От обеда в результате отказалась только Лена. В обед повар Тамерлан положил мне в суп кусок мясной кости, подчеркнув, что это именно для меня. Понять причину прилива ко мне нежности со стороны местного населения я никак не мог, но и отказаться было нельзя. Поэтому мясом я поделился с другом, как рекомендует делать пословица во время обеда. Вечером перед выходом снова состоялось как бы собрание, где неожиданно обнаружилось, что, оказывается, никто дневник не берется вести. Профессионал от журналистики и заодно мастер спорта находился в это время под гнетущим впечатлением 11 дрынов диаметром с кулачок среднего боксера тяжелого веса, которые срубили в лесу для замены лыжных палок. Под действием моментного шока Сережа упустил редкостную для современников возможность воплотить в нетленных строках историю 3-й Сахаровской экспедиции. Я, как выяснилось вскоре, тоже совершил крупную ошибку, но уже тактического плана - предложил отливать чеканные строки на рулоне туалетной бумаги, погнавшись за сиюминутной выгодой в смысле удобства письма. Вечером перед сном моя, может быть не очень удачная, шутка была расценена начальником как крупная провокация.

24 июля 1993 года.

          Сегодня подъем в 5-00 и выход в 6-00 на первый тренировочный выход. Склон, идти на который и в качестве прогулки у меня после первого его посещения не было серьезных позывов, а тут надо было еще волочь рюкзак. Однако, в ответ на прямой вопрос начальника мое потенциальное «нет» вбилось мне обратно в глотку твердым «да», «да», «да» трех дам, одна из которых склон прошла, другая ушла с нижней четверти, а третья вообще не выходила никуда из-за подвернутой ноги. Короче, получилось так, что вся экспедиция в едином порыве сказала «да». И это ни на каком-нибудь занюханном российском референдуме, где каждый ни за что не отвечал, а играл навязанную ему роль 1/стомиллионной доли пешки в чуждой ему политической игре. Здесь «да» нужно было подтвердить каждому за себя, преодолением страха, усталости, потом, сердцебиением на подъеме, трясущимися ногами на спуске. Нет, это «да» стоило дорогого.

25 июля 1993 года.

          Попробую размотать видеопленку нашей жизни в обратном направлении. Сейчас 21-00, мы уже 5, а некоторые 4 часа в лагере "Торпедо", некоторые мытые, другие бритые. Вечер, к сожалению хорошим пока не получается. Очень жалко. Пришли мы в лагерь с поразительным ощущением победы и даже какой-то влюбленности друг в друга, удивительного душевного слияния. Несмотря на то, что пришли двумя группами Лена Сасорова, Игорь, Сережа, Коля и я в первой, а Ира Мусинянц, Лена, но Широкова, Володя, Миша, Саша и Юра - во второй. Наш спуск протекал по какой-то новой более крутой, чем раньше тропе и за час с небольшим мы были уже в лесу над долиной Сказ-дона. Начался сильный дождь. Мы-то были уже в получасе от дома, а нашим, включая Иру с больной ногой, огромным дрыном (см. выше) в качестве опоры, и Лену, уставшую от восхождения и от спуска, где Мальцев экспериментировал над ней и чуть не упустил на нижней части снежника, огромную часть спуска надо было еще пройти. Мы шли уже по дороге мимо пушки вблизи нижней опоры подъемника, когда началась вторая волна дождя, и я хорошо себе представил, что значит очень крутая и мокрая земляная тропа для больных ног Ирины и уставших Леночкиных.

          В лагере, однако, после некоторого периода неопределенности и переодевания удалось поставить чайник, и к приходу наших любимых соратников чаек был готов. За окном хлестал дождь, грохотал гром, в разгаре была классическая летняя кавказская непогода, в подступление которой так не хотелось верить позавчера во время дико жаркого дня и ужасно душного вечера. Но милостив бог. По прохладе вчера утром мы вышли из лагеря. Не скажу, что идти было легко, но все-таки не так, чтобы "рваться из жил, изо всех сухожилий". На моем подходе к месту ночевок мне навстречу бежали уже на помощь девочкам легконогие Сережа и Юра. Сережа успел мне на ходу дать добрый, но в моем предфинишном состоянии трудновыполнимый совет - «не теряй высоту». Дело в том, что пространство между двумя гребешками микрокулуара, который надо пересечь перед выходом к ночевкам, забито огромными глыбами, тропа на них теряется и надо немножко попрыгать с одного камня на другой. Лично я не мог оторвать глаз от возобновления тропы на вялом контрфорсе кулуара и устремился к нему кратчайшим путем. К моему радостному удивлению там уже стояли две палатки, а всех подходивших Лена (Сасорова) поила горячим сладким молоком. Рядом стояла холодная вода. Выпив по 2 кружки того и другого, я быстро пришел в себя и даже поучаствовал в постановке третьей палатки - участие, правда, было относительное - я постоял, держа в руках один из дрынов, пока не выяснилось, что делать этого не надо. Время было начало одиннадцатого и начались нервно-возбужденные разговоры, что, мол, спортивная часть экспедиции двинет немедленно на перевал, который хорошо был виден в конце крутоватого снежника. Хозяйственная часть с нетерпением ждала, когда, наконец, произойдет долгожданный уход в разведку. Но через часа полтора стало ясно, что в обозримом будущем это не произойдет. Миша во все это время мирно спал в палатке, Саша пошел на гребешок, чтобы направить куда надо группу значкистов из менделеевского института, поднимавшихся гораздо ниже нас, очень шустро, но явно не туда. Наконец самая решительная из хозвзвода Ира спросила в лоб - а когда разведка состоится, а то, мол, музыканты устали дожидаться. Время было начало второго, менделеевцы по указаниям Саши вышли куда надо и уже подымались по снежнику перед нашими глазами. Жесткая критика профессионалов сопровождала каждый их шаг. Наконец, мы услышали, что время отхода 14-00, Миша, приоткрыв один глаз, снова заснул. Но все-таки план ухода был выполнен досрочно - как это и должно было быть принято в любимом всеми нами советском альпинизме - группа ушла в 13-45. Хозвзвод приступил к готовке обеда. Наиболее туманной компонентой сложного и важного процесса представлялось разжигание примусов моими руками. Поэтому, посмотрев как наши звезды альпинизма стали восходить по варианту маршрута, только что разгромленному в пух и прах ими же самими, я взялся за примусы. Сухого спирта для разжижки было мало и горел он из рук вон плохо. Спички кончались, а примус ни один не зажигался. Дамы не нервничали и тем поддерживали твердость духа и во мне. Тогда, мобилизовав остаток извилин, я придумал дерзкий план, как из примуса я смочу бензином тряпку, положенную на другой. Тряпка нашлась у Лены, примус загорелся. Возникла, однако, проблема как быть со вторым - бензин был только в примусах, и сейчас можно было воспользоваться только бензином, находящимся в разжигаемом примусе. Отработка технологии проходила через микропожар, когда загорелись сразу и тряпка, и моя рука, смоченная в бензине, и бензин в резервуаре примуса. Я быстро отбросил тряпку, подождал, когда догорит бензин на штормовке и руке, и резко дунул на пламя из отверстия для насоса. После чего ошибки в технологии стали мне уже совершенно ясны, и удалось разжечь второй примус. Далее вступила в бой творческая часть тылового обеспечения, и вскоре была готова и 10-литровая кастрюля убийственно вкусного борща, и идеально сделанная пшенная каша и чаек. Все это время я имел возможность любоваться видом вниз в долину Сказ-дона, где крутяк зеленого холма представлялся еле заметной плешкой в отдалении от подножия Сказского ледника, гребень морены выше верхней опоры подъемника смотрелся как горизонтальная линия, зато гораздо более мощное впечатление, чем снизу, производил острый зубчатый гребень, который заканчивался в своей самой нижней части тем, что мы называем Монахом. Весь этот гребень был ниже нас, но его дикая мрачная красота от этого даже выигрывала. Снизу начал подниматься туман, забивший как ватой узкое ущелье и отрезавший подножие гребня. Остались только островки самых высоких взлетов гребня как скалистые острова в белом океане. Сверху неслись грязно-серые облака, но находиться в качестве начинки этого мощного природного пирога было даже как-то уютно. По-домашнему булькал на примусе борщ, в палатке, завернутая в спальник, допревала каша. Стал накрапывать дождь и ветер, стало заметно холодать. А ведь еще недавно светило ослепительное солнце и я, подкупив мастеров фотографии будущими пирогами с мясом и вареньем, заставил снять себя на цветную пленку в красных трусах и суровым выражением лица с ледорубом на фоне тутошних вершинных грандов - Адай-хоха и Уилпаты, за что и получил, хотя и временно, звание "кинозвездюк". В пять часов, находясь в палатке, включили рацию, но ничего не услышали. Часиков в 6 на гребне перевала показались намеки на любимых соратников, и вскоре на экране снежника были видны уже все восемь. Первым после блестящего глиссера прибежал к обеду Миша. Потом подтянулись и остальные. Радости и восторгам по поводу приготовленного не было конца. Надвигалась ночь. Игорь читал обзорную лекцию по истории экономики России. Я прокрался в свою палатку и залез в спальник. Проснулся я от четкого сухого стрекотанья. Этот звук не был похож ни на крики горных козлов, ни на визги горных галок. «Гремучая змея в палатке», - подумал я с несколько отстраненным ужасом. Мои слабые знания общей биологии не помогли мне сразу отбросить эту вздорную мысль. Утром выяснилось, что змеей работала ночью Леночка, которая издавала эти звуки для прекращения храпа со стороны соседа слева, т. е. меня. А я-то думал, что 4 карабина, положенные между нами, подобно мечу между Тристаном и Изольдой, полностью оградят Лену от моих попыток нарушить ее мирный сон.

          Не для меня одного ночь имела трагический оттенок. В палатке, где спали весьма крупные альпинисты - Игорь, Лена (Сасорова), Коля второразряднику Мальцеву осталось не так много жизненного пространства как ему полагалось в соответствии с высоким статусом начальника экспедиции. Допустить мысль о том, что таких крупных можно положить на бок, а самому лечь на спину он не смог, по-видимому, из нравственных соображений. Поэтому он лег валетом и его голова послужила удобным местом для устройства Игоревых ног. Прямо как в песне "о сукно моей шинели трется нежная щека" с небольшими поправками на небритость щеки Мальцева и носки Игоря вместо сукна.

          Но труба зовет! Настало запланированное утро. Все на перевал! В 9 с небольшим пошли на снежник. Уже через час спокойного равномерного хода достигли гребня перевала. Мужики пошли на разведку, а 2 Лены, Коля, Сережа и я остались на остром гребешке, насквозь продуваемом ветром, к которому добавился в качестве бесплатного приложения и град. Время ожидания протекло незаметно в рассказе и показе Лены (Сасоровой) того, как надо ходить по веревке. Опять я ничего не понял, но мне отдельно все повторили. Вернулись орлы боевые в весьма приподнятом настроении из-за того, что вершина и красивая и доступная и все там есть - и полки, и скалы для свободного лазания, и башня - сама вершина. Спуск протекал по веревке на верхней части снежника. И прошел без сучка и задоринки, если не считать описанного раньше печального случая упущения Мальцевым Леночки. В 12-00 мы были уже внизу, где опять суп вызвал всеобщее восхищение, а уж какие чувства вызвала Ира, сготовившая все три блюда в одиночку - не хватает слов для описания. На 14-00 был назначен спуск вниз, и действительно в 14-15 потихоньку потянулись вниз.

          Внизу после первых минут радости единения и 25 граммов, повторенных трижды или четырежды, начались разброд и шатания, вызванные по-видимому в своей основе идиотским постановлением правительства о деньгах. Свой вклад в общий дискомфорт внесли радист Вася, взятый снова Зауром на работу, и вдребезги пьяный повар Тамерлан, мало того, что не накормивший Иру (Воробьеву) обедом, но еще и улегшийся в Сережину кровать и оказавшийся наркоманом. К этому времени я, взявший на себя Васю, съевший у него в радиорубке 2 тарелки супу и принесший починенный с зимы Мальцевский приемник и калорифер, зашел в комнату к девочкам и застал там очень теплую компанию, которая расслаблялась добавочно к предыдущему официальному - 4 по 25 гр. расслаблению. В этом маленьком, но еще более центральном коллективе слияние душ протекало в ускоряющемся темпе, но тут пришел Мальцев и грубо разрушил нежную ткань духовного единения. «Вы тут сидите и нажираетесь, а народ голодный до такой степени, что Игорь самолично чистит картошку!» - Дык щас поставим ее, в кухне плита горячая, все будет мигом! - «Кухня заперта, ключи неизвестно где - ищи кипятильник варить картошку». Понимая теоретическую невозможность сварить 5 кило картошки на моем 700-ваттном кипятильнике, которого к тому же и не оказалось в наличии, практически, тем не менее, я стал его разыскивать, тупо устремляясь из одного угла комнаты в другой. Наконец, осознав, что на этом пути меня не ждет ничего, кроме начальственной брани, я решил проверить слова начальника насчет кухни, и - о радость - кухня оказалась открытой, а плита раскаленной. Но нет, даже сварившаяся картошка, сдобренная украденным на кухне томатом и дополненная великолепным салатом, сделанным волшебными Ириными руками, не спасла вечер. Подлая политика, изливавшаяся на нас из плохо показывающего, но хорошо говорящего телевизора, да попытки начальника заставить нас говорить на высокие альпинистские темы были небольшой, но заметной ложкой дегтя на дне великолепной бочки меда сегодняшнего дня.

26 июля 1993 года.

          Сегодняшний день прямо с утра ознаменовался жутким несчастьем буквально на пустом месте. Пьем себе кофе со сгущенкой - запиваем отвратительный завтрак - вдруг страшный грохот разбитого стекла, Лена; споткнувшись на лестнице с банкой в руках, разрезала очень глубоко правую руку об осколки банки. Слава богу, машина была на ходу, и ее отправили в Нузал зашивать рану. Погода мерзейшая - туман с моросью, по радио все время ругают, правда неизвестно кого, за идиотский обмен денег - так начался наш день отдыха.

27 июля 1993 года.

Боже мой, как хорошо, когда хорошая погода - а на Кавказе это хорошо вдвойне, втройне. Небо вниз по ущелью белесо-синее, а вверх - над зубчатыми контурами гребней - глубоко голубое. Вчера день закончился встречей с тремя ребятами из Гомеля, вернувшимися с очень сложного восхождения. Ребят чуть не угробил прямо на месте ночевок камень, пробивший ночью палатку и просвистевший у них над головами буквально в сантиметре. Остаток ночи они спали в касках. Но самое главное было вечером - без водки, но с чаем и со щербетом с изюмом, который привезла Лена из Нузала, где ей зашивали руку. Можно только догадываться, сколько и чего вкусного она привезла бы, если бы оказалась там со здоровой рукой. Так вот самое главное был рассказ начальника об Америке. Слайды были великолепны. Сопровождавший их текст охарактеризовать в доступных моему словарному запасу выражениях просто невозможно. Эту печальную истину я понял сразу же после начала, где в числе прочего было сказано: «В посольстве была торжественность Великой Октябрьской соц. Революции». При описании жизни американской семьи мы услышали, что одежда там передается от старшего к младшему, а уж от младшего к среднему. Похоже, что в Америке, где жил последние годы великий Эйнштейн, время течет по другому, чем в Старом Свете.

          Но сегодня день отдыха, и биологически направленная часть нашей экспедиции, проболтавшись после завтрака до 10... 10-30, во главе с Леной (Сасоровой) двинулась в поход за травами. Легкое беспокойство у меня и у Миши - наиболее ленивой части группы - вызывали проскальзывавшие в ее описании маршрута инструкторские нотки: водила новичков, пик Турист и т.д. Но уж очень хороша была погода, и, отбросив легкие сомнения, мы двинулись в сторону селения Цей. За верхним поселком дорога вскоре вошла в изумительный сосновый лес. Нас объял истинный покой, малахитовая зелень, легкий запах смолы, теплый ветерок, солнечные пятна на мягкой земле. Лес, однако, вскоре кончился, и мы, теряя высоту, вышли овечьими тропами на склон, обращенный к солнцу, покрытый искомыми травами, т.е. чабрецом и душицей, в больших количествах. Сухой горячий воздух был насыщен их ароматом, и ощущение покоя и рая на земле продолжалось. Картину украшал ручеек, мирно протекавший у подножия холма. Время за таким занятием, как сбор трав, течет незаметно, и не успели оглянуться, как настал час возвращения, который соответствовал нашему опозданию на обед (едва ли не одно из самых страшных преступлений в альплагере) на 35-40 минут. Миша тут же сказал, что самое тяжелое бремя расплаты за преступление в виде беседы с грозным начальником экспедиции он берет на себя: «Я скажу ему, что во всем виновата Сасорова, которая завела нас черт знает куда».

          За суматохой сборов, однако, наш проступок остался почти незамеченным - гораздо более серьезные события отодвинули его в тень.

          Во-первых, приехала старуха-бухгалтерша из Орджоникидзе, которая тут же стала устанавливать свои порядки, а заодно и цены на отпускаемые нам продукты. В результате за 20 минут ее хозяйничания стоимость сгущенки повысилась на 50%. Стало ясно, что с такими темпами инфляции в одном отдельно взятом лагере не совладать даже экономисту мирового класса, лауреату Нобелевской премии (в недалеком будущем) Игорю Казакову. Для борьбы с ней (инфляцией, бухгалтершей) были привлечены лучшие методики - не в виде займов банка реконструкции и развития или большой семерки, которые показали свою бесполезность в нашей стране - а в виде Заура Кабисова. Но и это не помогло.

          Во-вторых, была написана записка-обращение, которая будет оставлена на вершине. Записку отдали печатать Ире (Мусинянц), которая содержанием ее, а скорее формой осталась недовольна. Мне тоже показалось, что можно было написать записку получше - более функционально и менее пышно. Время близилось к ужину, даже и к послеужиннному собранию. Наши заботливые дамы решили в честь дня святых Владимиров сделать пирог. Однако собрание есть собрание. Опять речь и торжественное зачтение содержимого будущей капсулы. Я высказал предложения по редакции, но они не прошли. Опять за политикой гражданский подвиг девочек остался без внимания. Впрочем, что за нужда описывать происходящее на земле - нас ждет небесная вершина - и мы ей, безымянной сиротке, должны принести на своих ногах славное имя.

28 июля 1993 года.

          Утро в шустрых сборах, и выход в 8-00 - человеколюбивое начальство дало народу поспать, человеколюбивая погода отменила утреннее солнце. Группа наша чуть-чуть изменилась. Вместо Иры (Мусинянц), которая по части преодоления себя и героизма явно превзошла все возможные пределы, пошла Ира (Воробьева) с Олегом. Кроме того, Саша Наумов вечером от Заура услышал следующее высказывание: «Я тебе не запретил выходить на вершину, но я и не разрешил». Порочная формулировка иудушки Троцкого "Ни мира, ни войны", поставившая на грань гибели молодую Советскую власть, как видно, дожила до наших дней и ударила по Сахаровской экспедиции. И если, как мы сейчас видим, история простила Троцкому его выверты в отношении Советской власти в 1918 г., то она точно не простила бы Зауру удара по Сахаровской экспедиции. Это, как мы вскоре обнаружили, прекрасно понимал Саша и решился на неслыханный в ущелье подвиг - разбудить Заура, принявшего вчера на грудь по поводу приезда гостей. Смелость города берет - историческая справедливость восторжествовала, имя Заура отныне не будет покрыто позором в скрижалях истории (а ведь могло бы так случиться с похмелья), и экспедиция не потеряла одного из лучших своих участников, если такое слово не в обиду будет заслуженному тренеру по альпинизму. Подъем к ночевкам в 3-й раз опять не вызвал никаких положительных эмоций, но его тягостность была скрашена альпинистскими Мишиными рассказами, центральный из которых описывал, как он и Слава Лавриненко волокли на пик Коммунизма двух пузатых чехов в возрасте от 70 до 72 лет. Финалом рассказа был заключительный аккорд в духе советского альпинизма. Счастливые чехи после пика звали Мишу и Славу в Чехословакию, где один из них (чехов, естественно) был начальником всей горной службы чехословацкой армии, в ведении которой находились все горные отели. Было дано твердое обещание, что нашим дадут столько пива, что пуза у них будут, как у чехов. Однако ничего этого не случилось. Затаскивали чехов на пик одни, а пиво пили совсем другие. Ровно через 4 часа после выхода мы подошли к ночевкам. Через некоторое время подошла и Ира (Воробьева), за рюкзаком которой сбегал, как это принято у него, Сережа. Еще через час подошел Саша. И уже готов обед, и светит солнышко, но нет полного счастья на земле. Закуска перед обедом включала в себя колбасный фарш, от которого Коля и Лена (Козьминична) отказались, как от мертвичины. Я нес сыр, и он как раз лежал около нашей палатки. Я, ничтоже сумняшеся, отрезал от него несколько кусочков и преподнес бутерброды любимым соратникам, сторонящимся в своей диете любого мяса, кроме хорошего. Я еще извинился перед Колей, что кусок узкий, хотя и толстый. И вдруг ... как часто в драмах этим вдруг нарушается плавное течение событий. Не успел Коля откусить своего, как последовало резкое по форме, содержанию и звуку голоса заявление Лены (Сасоровой) о том, что раз тут некоторые распоряжаются такой нетленной ценностью, как еда, без всяких на то прав и оснований, то она слагает с себя обязанности завхоза. Коля от страха чуть не подавился куском сыра - бойся данайцев даже приносящих тебе яйца, как говаривал один мой пошлый знакомый. Все стали уговаривать Лену остаться на своем посту. Но она была тверда, как скала. В основании скалы лежало незыблемое утверждение: «Бардак - это самое страшное в альпинизме - и я знаю, с чего он начинается». Взывание к примеру Сахарова, к человечности вообще ни к чему не привели. По-видимому, самым обидным для Лены было вмешательство в ее функции недоделанного альпиниста и что еще хуже бывшего туриста, который и ходить-то не умеет ни по осыпям, ни по снегу. Естественно, что о льде и скалах и речи быть не могло. Однако, я - позор мне, позор! - взялся спорить с женщиной, мало того с прекрасной женщиной, но еще более того с классным профессионалом в альпинизме. Следовало немедленно извиниться, поцеловать край платья и пасть ниц. Я не сделал ни того, ни другого, ни третьего. Более того, почувствовав себя в родной стихии демагогии, где очевидно, что Лена передо мной гораздо меньше, чем я перед ней в альпинизме, я начал выкладывать сначала мелкие козыри, затем твердо сказал, что принимаю на себя обязанности и ответственность завхоза. За черной моей пазухой было еще несколько увесистых камней, вроде того, что если мастеру альпинизма так тяжело в условиях экспедиции, что бремя завхозства ему уже непереносимо, то я, недоделанный значкист, готов помочь советскому альпинизму и взвалить это бремя на свои хлипкие плечи. Слава богу, что эти камни так и остались на своем месте. Начавшийся дождь перевел эту позорную для меня борьбу в партер, т.е. все залезли в палатки. Там, в палатке напротив, буквально напичканной сливками альпинизма, туризма и спортивной журналистики в лице Саши, Юры и Сережи, возникла идея создания конституционного суда для разрешения возникших уже и могущих возникнуть в будущем конфликтов. Ясно было, что в КС должны быть люди, не замешанные в дурно пахнущей сырной истории, сведущие в альпинизме и разбирающиеся в еде. Стало очевидно, что в компанию Юры, как альпинистского зверя, и Олега, как человека по определению справедливого, необходимо добавить Игоря. Дело в том, что были сомнения в человеколюбии Юры и Олега. А у Игоря болело ухо, и это должно было его расположить к состраданию к людским бедам и несовершенству. В на редкость веселом настроении мы отошли ко сну в ночь перед штурмом.

29 июля 1993 года.

          Ночью жутко хлопал дверьми палатки ветер, шел дождь. К 7 часам - времени выхода - он не прекратился, но зато пришел идти с нами на вершину Боря Кораблин. Выход был отложен на 9-00 и состоялся. Снежник, по которому надо было подниматься, оказался здорово съеденным за это время теплом и туманами. Это открывало перед нами сомнительную в смысле удовольствия перспективу идти вверх по осыпи. Идти до перевала было тяжеловато, но благодаря мастерству нашего тренерского совета ни одной мысли о том, что можно сорваться с крутого снежника, по крайней мере у меня, не было, и это здорово облегчало путь. Поднимались чуть подольше, чем на тренировочном выходе - 1ч 10 мин. На перевале было как и раньше ветрено и неуютно. Мастера пошли вешать веревки. Путь по скалам на предвершинное левое плечо был бы совсем несложен, если бы не живые камни и вертикальный и длинный путь по осыпям и скалам в случае чего. С плеча по скалам посложнее влезли на вершину и с некоторым трудом, не отстегиваясь от веревки, разместились там все. Вид с вершины был великолепен. Вниз суровое ущелье, неизвестно какое. Направо перевал Кальпер со знаменитым жандармом "заячьи ушки". Слева - красивейшая картина Цейского ущелья с мягким гребешком ее левого орографически края. Чуть назад суровые горы с зубчатыми гребнями. Свирепый ветер, однако, нарушал уют пребывания в этом замечательном месте. Закладка капсулы, многочисленные съемки, и по веревке вниз на нижнюю полку. Легкий перекус, и мы на перевале. Учитывая возросшее альпинистское мастерство, наши киты обошлись одной веревкой. Спускался я, учитывая то, что это была первая вершина в моей жизни, и ее никак нельзя было испачкать срывом на снежнике, предельно медленно. Внизу нас ждал прекрасный обед, сваренный Ирой (Воробьевой), но помимо него на столе - огромном плоском камне были разложены бутерброды с красной икрой и Scoch whiskу. Пошел дождь. Мы укрылись в палатке и в маленьком, но центральном коллективе пробочками от whiskу распили его. Дальнейшие события этого замечательного дня я просто проспал и поэтому никаких крупных событий, кроме того, что мне выделили персональную банку сгущенки, я описать не могу. Запомнилось только, что вечером, когда выходить из палатки ужасно не хотелось из-за дождя, а Леночке предстояла медитация, Миша - истинный поборник свободы совести, последователь Сахарова - сказал: «Давай мы с Володей отвернемся, и ты сможешь справить свою большую религиозную нужду прямо в палатке».

30 июля 1993 года.

          Время 14-30, через полчаса выход вниз. Рюкзак собран, выглянуло солнце - довольно редкое, чтобы не сказать исключительное событие за последние два дня. Передо мной забитое облаками как ватой. Сказское ущелье, поэтому удивительно красивый скальный гребень, ограничивающий его противоположную сторону, почти не виден, кроме самой высокой его части. За ним Цейское с верхним Цейским ледником и Уилпатой, где сейчас ставят палатку и готовятся к восхождению трое ребят из Гомеля. Ночью опять шел дождь, и дул сильный ветер. Альпинистские планы руководства, которые до сих пор были неизвестны, вылились в организацию снежных занятий для новичков, в число которых, естественно, вошел и я. На глиссере я понял, что до этой альпинистской тонкости мне взойти уже не удастся никогда и ни за что, и пошел в лагерь. Спуск протекал нормально, хотя первая его часть проходила для меня в несколько нервической обстановке. Я шел в передовой группе, но, как выяснилось, создавал для нее объективную опасность. Мне-то показалось, что в справедливой критике моей манеры спуска со стороны прекрасной половины столпов альпинизма проглядывался пресловутый завхозовский след. Миша даже взял меня под свою надежную защиту в том смысле, что я хожу, как могу. Неожиданно и по нему был дан залп из орудий тяжелого калибра, но на этот раз снарядами не с альпинистским, а с идеологическим зарядом - вот, мол, в этой палатке с гнилым советским душком вконец разложился и тоже стал давать советы людям, которые не только в них не нуждаются, но и не могут нуждаться в принципе. Конфликт мог привести к непредсказуемым последствиям, но вскоре был пространственно разъединен - передовая группа на крыльях альпинистского мастерства полетела вниз, а Миша со свойственной ему спортивной мудростью классного альпийского проводника со стажем остался опекать девушек и чайников, куда случайно затесались также 2 мастера спорта и один второразрядник, стоящий правда сотни мастеров. В процессе профессионально аккуратного спуска именно второразрядник поднял вопрос о том, а не ускакали ли сгоряча в лагерь наши передовики, как какие-нибудь туристы (не при редакторе и издателе газеты "Вольный ветер" будь сказано). Ведь нас в лагере ждет торжественная встреча, и испортить ее своей размазанной явкой мы не должны. Усредненное по новичку, второразряднику и двум мастерам спорта мнение сводилось к тому, что есть некоторая вероятность того, что нас подождут. Так к общей радости и оказалось. Пошли к пушке, от которой вела прямая дорога вниз в лагерь, оставив на тропе руководителя. Еще 15 минут - и мы все вместе входим в лагерь через 2ч 05 минут после объявленного по радио начала спуска. Торжественно встречающими оказались лишь приехавший из Москвы Вадим Преображенский и Ира (Мусинянц). Несмотря на условность торжества мы с Леночкой были в очередной раз поставлены на место руководителем за то, что подходили к месту построения не строевым шагом в суровом молчании, а вразвалку и весело щебеча.

          Торжественный ужин опять не получился. Наверное, наша компания в каком-то смысле слепок с нашего доперестроечного государства, которое делало ракеты, но не делало красивые упаковочные пакеты. Так и мы - на вершину влезть можем, а расслабиться как следует нам не под силу - и не помогает не только водка, но и первоклассный шотландский виски. Кстати, я поступил с ним самым непростительным образом. Решив, что в пиалушке находится подсолнечное масло, я плеснул его в картошку. Вместо того, чтобы сразу выбросить эту тюрю - я попробовал ее исправить настоящим постным маслом и черемшой. Описать вкус всего этого не представляется возможным в рамках русского литературного языка, но Игорь более или менее все съел. Общее возмущение по поводу моего непростительного поступка как-то убийственно подытожила Лена (Сасорова) с позиции анализа меня как врага № 1 советского альпинизма, т. к. других врагов попросту не оказалось. Еще ранее на спуске Миша меня предупреждал, что за неумение спускаться, не убивая ниже идущих товарищей, Лена вполне может поставить вопрос о лишении меня еще не присвоенного значка "Альпинист СССР". А я должен продумать свое поведение в отношении него, мастера спорта Плышевского, поскольку в случае блокирования его с Леной значка мне не видать, как своих ушей в течение обозримого промежутка времени, пока не рассеется моя репутация камнеспускателя и разгильдяя, опасного для жизни инструкторов альпинизма. Я что-то блеял насчет конституционного суда, могущего все-таки решить дело в мою пользу, но сам уже понимал, что ситуация складывается критическая.

31 июля 1993 года.

          С утра льет дождь. Льет непрерывно с настойчивостью, явно достойной лучшего применения. Время от времени грохочет гром, напоминая о замечательной альпинистской поговорке "Люблю грозу, когда внизу". Я дежурю, но в компании, в которой это малоприятное в общем занятие превращается в увлекательное время провождение. Миша с Ирой в азартном процессе приготовления поджарки для супа на примусе уронили с балкона миску с поджаркой в густющий - выше человеческого роста - борщевник. Об попытаться ее найти в такой траве и в такую погоду не могло быть и речи. За обедом речь зашла о восхождении на пик "Визбор". Лена Сасорова резко и уверенно сказала, что меня и Леночку на версту нельзя подпускать к этой вершине, которая по сложности "2б", где "гребень высок" и нет достаточных альпинистских сил, чтобы каждого из нас поддерживали с каждой стороны гребня по 2 человека. Однако, Саша Наумов, пребывающий в ранге начуча "Торпедо", т.е. по альпинистским понятиям царя, бога и воинского начальника по всей спортивной части, мягко, но не менее уверенно возразил, что вершина эта по сложности, как известно "2а" и любой человек, прошедший вершину "1б" - пик Сахарова имеет право на нее войти. Наша альпинистская честь была спасена высшим авторитетом Цейского ущелья.

01 августа 1993 года.

          С утра проглядывает солнышко, и мы с Мальцевым в 7-00 двинули к речке на зарядку. Большой радости погода не доставляла, но часов в 11 мы двинулись за травами, другие - как потом стало ясно - за черникой, третьи - дежурные - отправились варить обед. Простыл Миша. Ясно было, что кроме женской ласки ничто его спасти не сможет. Я горестно простонал: «А ведь еще вчера покойный разжигал мне примус. Вижу его как живого!» К утреннему кофе температура больного вместо ожидавшихся 40-41 градусов была зарегистрирована на уровне 36,4. «Упадок сил!» - таково было общее грустное, но с проблеском надежды, мнение. Экспедиция за травой пошла в составе Мальцев, Леночка, Олег и я. По дороге встретили егеря - нашего давнего знакомого - и снова получили разрешение пройти в запретную зону на другой стороне Цей-Дона на земляничную поляну. Информация о залежах зверобоя, которого нам не хватало для полного травяного комплекта, была подробной, но не совсем ясной. Вышло солнышко, мир сразу окрасился в радужные тона. Правда, залежи зверобоя оказались на очень крутом спуске к Цей-Дону, и единственный среди нас альпинист запретил подход туда. Но это не смогло омрачить. Вскоре обнаружился неожиданный малинник, подход к которому не требовал вершин альпинистской техники. От малинника мы были насильственно оторваны начальником - не дай бог опоздать на обед. Однако обед наоборот опоздал на нас. 50-литровый бак супа к нашему приходу не докипел до собственной готовности. Обед с перерывом на сон стал плавно переходить в ужин, по сравнению с которым Лукуллов пир выглядел легкой закуской перед казенным обедом. Ужину предшествовали 2 обстоятельства. Во-первых, дежуривший Коля за обедом спросил, какой мы хотим на ужин рис - по-арабски или по-итальянски. Арабов, как террористов, отвергли. Во-вторых, у Заура сегодня были гости, которые купили и более или менее съели барана. Но в качестве отходов осетинского гостеприимства осталось много бульона неописуемой свежести, аромата и наваристости. Ушлые дежурные быстро освоили эти отходы и не только угощались сами, угощали всех желающих, но и использовали его для приготовления риса, а также взяли с собой литров 15. Но и это еще не все. Было взято из наших запасов и мастерски приготовлено Леной (Сасоровой) мясо в количестве достаточном, чтобы только им каждый мог нажраться от пуза. Несмотря на то, что я делил ужин с экс-чемпионом ущелья по жратве Сашей Наумовым, уже на бульоне я почувствовал близкий конец своих возможностей. Рис, благоухающий молодой бараниной, казалось, подвел черту теоретически возможного количества жратвы, которое может поглотить человек. Но за рисом последовало мясо. Только чай, представлявший собой теплую бледно-зеленую жидкость был резким контрастом предыдущему. Оказалось, начальник забыл положить чая в настой трав, но все так обалдели от пережору, что выпили и это. Трудовой день завершился парилкой с купанием в Цей-Доне. Но ни этого главного удовольствия Цейского ущелья, ни программы "Итоги" не вкушал наш руководитель, а вкушал он, нарушая спортивный режим, где-то в другом месте мутное пойло практически без градусов, но с отвратительным запахом - местную чачу.

02 августа 1993 года.

          Сегодняшний день с утра хмурился, и в полном соответствии с мрачновато-грязным небом произошло торжественное заседание тренерского совета по поводу завтрашнего выхода на пик Визбор. Лена (Сасорова), впервые приглашенная на Совет отстаивала свою точку зрения, что поганым туристам - мне и Лене (Козьминичне) - нечего делать на вершине, которая не то 2б, не то 2а. Такие праворадикальные устремления можно было бы частично объяснить плохим настроением с утра - иначе как было понять демонстративное хлопание дверьми во время отправления Леночкой (Козьминичной) медитации. К нашему счастью (или к несчастью жизнь покажет, как говаривает наш веселый мудрец и полиглот Игорь) Совет решил предоставить нам право решения.

          Затем последовал выход за ягодами. Вечером, как это принято, у нас собрание по поводу завтрашнего выхода. Выход в 5 утра вместо указанных в описании 4х. Это, по-видимому, связано со скрытым гуманизмом начальника пробега - Юры, инструктора то ли с 25, то ли 30-летним стажем.

03 августа 1993 года.

          Само сегодняшнее мероприятие - восхождение на пик Визбор с самого начала нельзя было назвать ослепительно оптимистической перспективой. Основанием для этого служили раскладка времени из отчета, составленного явно не новичками: 5 часов подъем до перемычки и 3 часа взад назад до вершины. Про спуск там, по-моему, не упоминалось, как про не заслуживающую обсуждения часть восхождения. Впечатляли также профили подъема, где градусы не опускались ниже 35-40. Действительность превзошла самые мрачные ожидания. Достаточно сказать, что по сравнению с авторами раскладки времени мы пришли на перемычку позже на час-полтора, скальная часть по гребню заняла 5 часов, а время от момента выхода из лагеря до прихода назад составило 16 часов - вернулись мы уже затемно. С выхода шли достаточно резво и уже через час были в ущелье напротив 10-й опоры. Подъем по осыпям был малоприятен, но терпим. Снежник тоже был приемлем, но крутоват. Миша шел отдельно по осыпи, но являл собой типичный портрет тигра снегов. Перейдя на снежник, где поганые туристы превратились в дармоступов, т.е. им не доверяли топтать ступени, он жалобно сказал: «Дайте больному потоптать!» Последние два с половиной часа даже встать отдохнуть было негде. На перемычку поэтому взошли в далеко не свежем виде и хотелось думать, что тут уж рукой подать до долгожданной вершины. Близлежащие скалы быстро рассеяли несбыточные надежды поганых туристов. Последних - в прямом смысле этого слова - навязали Мише - и как показало последующее, он с блеском справился с этой связкой. О Леночке я не говорю, она тряхнула геологической стариной и на скалах чувствовала себя так же уютно, как на высоких каблуках в Большом театре. Я же выступал существенно менее удачно, а на финишном подъеме повис на веревке как мешок с дерьмом. На перемычку вернулись в 16-15. Все это время сыпал дождь с градом - скалки были мокренькие, что усугубляло ситуацию. Спуск начали в 16-30 после перекуса в густом тумане. Спускались связками. Вдруг со страшной скоростью по воздуху и по снегу тихо, но зловеще стали пролетать мимо нас огромные каменья. Деваться было просто некуда - мы были прикноплены к страховкам, да и увернуться от них было невозможно - они становились видимыми из-за густого тумана метров за 20, когда время долетания до тебя составляло не больше секунды. Кроме всего прочего, в тумане была опасность запороться в узкий каньон, где от камней точно не было бы спасения. Наши с Леночкой действия на снегу альпинистский бог оценивал существенно ниже среднего. Лена в трансе сорвалась и на капроновом костюме со страшной скоростью и не менее страшным криком «Держите меня» летела вниз. Я бросился наперерез и смог удержать в руках самое дорогое, что у нас было, совершив при этом две грубые альпинистские ошибки - во-первых, она задержалась бы сама, а во-вторых, я мог вырвать из снега страховочный ледоруб. Наконец, из тумана появился Юра в плаще и стал нами так уверенно руководить, что надобность в страховке отпала сама собой. Выход на осыпь кончился ничем - она была плохая, и пришлось вернуться на снег. На осыпи, которая в конце концов объявилась через 2 часа после начала спуска, обнаружились намеки на тропу и впереди пошла Лена (Сасорова). Сережа, как мастер по туризму хотел было скорректировать направление ее движения, но был сурово остановлен начальником: «Сережа, у нас так не ходят!» Тропка хотя и была крутовата, но вела прямо к нижнему снежнику, от которого рукой подать было до дороги в лагерь. Леночка (Козминична) на спуске что-то рассказывала близ идущим соратникам. Это вызвало замечание со стороны Лены (Сасоровой), выдержанное в духе интересной комбинации железного инструктора прошлых лет и жительницы коммунальной квартиры, что, мол, нечего болтать на спуске, сбивать дыхание себе и задерживать тем самым всех остальных, которые мокрые и хотят быстрее домой. Леночка в ответ огрызнулась. Это иначе как жуткой усталостью в результате 15-часовой непрерывной работы объяснить никак нельзя. Мальцев, который после экспедиции перейдет, по-видимому, в непонятный мне класс женоненавистников из-за необоснованных, как ему казалось капризов прекрасных дам, стал уходить от нашей группы по направлению к впереди идущим, а мы остались втроем - Юра, Леночка и я и в неторопливой беседе, очень потихоньку приближались к реке. Неожиданно на том берегу реки оказался Миша - он ждал нас - и как говорилось в пионерских репортажах о походах - усталые но довольные мы собрались у пушки. Тут же оказался Вадим, который успел сбегать на пик Сахарова. Ира (Мусинянц) организовала для нас ужин, которого нам не полагалось. Начала работать Мишина программа, которую он разработал по дороге под опорами подъемника - снять все мокрое, выпить грамм 100, чаю от пуза и спать.

06 августа 1993 года.

          Сегодня после довольно длительного перерыва с утра опять замечательная летняя кавказская погода - абсолютно безоблачное небо бездонной голубизны, солнышко жарит, река мирно шумит. Вот уже и сдано снаряжение - одна штормовка бесследно исчезла, ледоруб (мой) взялся неизвестно откуда, объявилась одна лишняя грудная обвязка, пропал спальный мешок. Мешок, однако, вскоре нашелся, его не сдал самый организованный из нас Коля, за что, т.е. за то, что забыл сдать вовремя, заслужил от Игоря хлесткое ".... с ручкой".

          За прошедшие два дня глобальных событий произошло не так много. Это был разбор восхождения на пик Визбора, пьянка по поводу окончания спортивной части нашей экспедиции - 4.08.93 и презентация нашей экспедиции "общественности Цейского ущелья". В промежутках обычные дела - поход на Реком, ягоды и травы, фотографирование группой и поодиночке и прочие мелкие прелести отдыхательного периода в горах. Непозволительно, однако, даже допустить мысль, что альпинистская жизнь - сплошной мед с сахаром. Иллюстрацией этого служит даже это скромное описание событий. Написанное по свежим следам, оно просто опустило самую изюминку восхождения, его альпинистское ядро - гребневую часть маршрута - жандармы, полочки, свободное лазание, ходьба (?) по перилам и т.д. По-видимому, об этом хотелось побыстрее забыть. На самом деле, если и нужно было что-то запомнить в этом восхождении, то это именно эту часть.

          Наша тройка шла последней, но очень быстро мы поравнялись с двойкой из двух мастеров, один из которых был, правда, поганым туристом. Подход к ключевому месту, связанный с обходом 2х жандармов - а мне показалось, что там собралось все пресловутое 3-е отделение вместе с графом Бенкендорфом - проходил по обратной части склона, склона очень крутого и длинного. Вскоре мы увидели внизу от себя передовую связку Юра-Мальцев. Они лепились к скальной стенке обалденной высоты. Юра полез было под отвес, но Миша с нашей позиции отнюдь не посторонних наблюдателей сказал, что это - тупиковый вариант. Не слыша его, но, по-видимому, почувствовав то же самое пальцами рук и рантами ботинок, Юра спустился вниз. До их площадки нам нужно было спуститься метров на 5 по скалам, близким по углу наклона к вертикальным. Но ситуация была не совсем ясная и временно остальная часть экспедиции собралась перед этим спуском. Разговоры велись о предполагаемой степени трудности вершины по этому маршруту и в перспективе скальной стенки с неясным выходом категория пика в высказываниях заинтересованных лиц стала уверенно возрастать, остановившись на 3б. Поступила команда на спуск, т.к. Юра уже взошел по стенке, вбил крюк и натянул перильную веревку - все это на нижней страховке. На спуске к нижней площадке, откуда по полке надо было идти к перилам, я сорвался и повис на веревке, на подъеме по перилам тоже разок повисел. В конце подъема оказалась крошечная площадка, с которой можно было лезть по скалам вверх одновременно всей связке. Так метров через 50 по высоте добрались до площадки, откуда метрах в 20 по горизонтали и 5 по вертикали была видна вершина - крохотный пятачок с нависающим над ним острым и страшным скальным козырьком. Юра и Мальцев минут через 10 оказались и там, нашли записку предыдущей группы, а мы снизу наблюдали за их отважными действиями. Крапал дождик. Отважные наши орлы спустились к нам, и начался спуск. Противу ожидания, на спуске я вполне уверенно чувствовал себя на этих альпинистских изысках и только перед самым тем местом на перемычке, где на пути туда я легко съехал на заднице (позор мне, поганому туристу!!), я не смог подняться по ледяной стороне маленького кулуарчика и вышел наверх судорожно цепляясь за веревку слабеющими дрожащими руками. На перемычке затолкал в пересохшее горло два куска хлеба с мертвечиной - так деликатный Коля именует колбасный фарш - и в составе нашей славной связки начал поспешный, но весьма грамотный и безопасный согласно указаниям альпинистских богов спуск вниз, описанный ранее.

          На следующее после восхождения утро происходил разбор. Так, вообще разбирают, как я понял, восхождения, в которых что-то произошло экстраординарное. У нас же все прошло идеально, за исключением несоблюдения графика. Но именно теоретически недостижимое укладывание нас в график, пройденный молодыми, послужил основанием для устного, но резкого заявления Лены Сасоровой, в котором критиковались мы с Леночкой, как поганые туристы, тяжкими гирями висевшие на бодрых альпинистских ногах экспедиции; спортивное руководство, предпринявшее безнадежную попытку впрячь коня и трепетную лань в одну телегу и, наконец, страшно подумать, самого начальника экспедиции, который собрал народ в кулуаре под градом камней и тем подвергал их жизнь опасности. Разбор делался на полном серьезе. Хотя все крупные обвинения были аргументировано отвергнуты - особенно в отношении меня и Лены, и разбиения экспедиции на 2 группы - сильную и слабую, но критика также раздалась в адрес первого и последнего человека в экспедиции. Мальцеву было указано, что он лез в функции командира пробега, а мне - со стороны старшего по связке - на медленное реагирование, которое можно было бы ускорить, если бы я читал соответствующую альпинистскую литературу. Мальцева, по-видимому, исправить уже ничто не в состоянии. Во всяком случае, ему на разборе не давали никаких советов.

          Пьянка вечером, на мой взгляд, не удалась, по крайней мере, ничем не запомнилась. Собственно говоря, пьянок было две - 5-го и 6-го августа. Одна, вроде бы была с жареной картошкой, которую мастерски сделал Юра, а другая - с пирогом с малиной - о качестве его говорить в самой превосходной степени все равно, что прикасаться к нежной коже новорожденного грубыми брезентовыми рукавицами. Т.е. оба раза материальная база сборища была на недосягаемой высоте. По-видимому, прорехи были в моральной части. Значительная доля вины в этом лежит на мне - вместо четкого исполнения песен я, совсем потерявши наглость, часть произведения насвистывал. Такое хамство и обман трудящихся не могли пройти мимо бдительного уха начальника. Он в присущей ему резкой и принципиальной манере указал мне и Игорю (который вообще был не при чем, т.к. пел честно и добросовестно) на недопустимость уклонения от вокальных обязанностей и проволочки времени. Игорь неожиданно встал и ушел, полагая, по-видимому, что в области музыкальной критики можно было бы найти более надежные авторитеты, чем чл.-корр. Мальцев. Через некоторое время ушел и сам выдающийся музыкальный критик. Это событие случилось в наш последний вечер в Цее - 06.08.93. Презентация состоялась накануне - 05.08.93 в 18-00. Круг общественных слоев, должных быть на этом торжественном событии по мере приближения к замечательной дате постепенно сужался. Сначала речь шла о "руководстве и общественности республики, а также руководстве "Торпедо". Однако, впоследствии республика отпала, трусливо прикрываясь убийством Поляничко, администрация лагеря откликнулась также довольно вяло. В наличии оказались наши знакомые сургутцы и гомельцы. Выступали все, кроме меня. Заявленная мной заранее тема "Сахаров как непьющий человек" была воспринята так же враждебно, как в свое время Советское правительство восприняло первые мысли Сахарова о справедливом переустройстве нашего общества. Несмотря на отсутствие широкого обсуждения поднимаемых проблем общественностью ущелья, мы все почувствовали себя сильно уставшими, и длительная выпивка в тот вечер не получилась - очень хотелось спать. И слава Богу - рано утром выходили на вершину ВИЛС сургутцы, и мы помешали бы им хоть немного поспать, как мешали спать абсолютно всем обитателям двухэтажного корпуса в предыдущий вечер, когда я аккомпанировал Игорю до 3х часов ночи, а он выражал недовольство качеством моего аккомпанемента траханием изо всех сил ладонью по столу. Поскольку ошибался я чаще, чем попадал в нужные аккорды, а Игорь занимался в молодости тяжелой атлетикой, то мирно спящий альпинист имел ту еще ночь.

          Нет, вечера явно не удавались. По-видимому, в будущей экспедиции надо будет вводить еще одну штатную единицу по коллективным выпивкам. Дело в том, что полуиндивидуальные выпивки удаются как нельзя лучше. Так, прекрасно чувствует себя пара Мальцев-Игорь. Даже мое присутствие нисколько не мешает укрепляющемуся единству душ наших замечательных руководителей. В последнее время Миша плодотворно использует мини-выпивки для отстаивания чести некоторых наиболее поганых членов своей связки - и находит путь к сердцу начальника. На достаточно высоком уровне проходили выпивки на основе сделанного Ирой (Мусинянц) благородного напитка "Вана Таллин". А вот у всех вместе не получается с удивительным постоянством. Этот поразительный феномен заслуживает специального обсуждения, конечно, не на трезвую голову. Но кто же сможет тогда зафиксировать результаты этого столь важного для Сахаровского движения симпозиума?

          Невозможно описать простыми словами то удивительное состояние умиротворенности и покоя, которое снисходит на тебя во время сбора ягод или трав или похода на Реком. Кажется, что ничего больше не нужно для полного счастья, потому что ты даже не на вершине единения с природой и самим собой, а просто сливаешься с этим хрустальным воздухом, с теплым и свежим ветром, со жгучим, но приятным солнцем, с благоухающей травой, с источающими аромат хвои соснами, с журчанием и глухим шумом поспешающей вниз воды. Любимые нами мистики назвали бы это состояние энергетической подзарядкой. Во всяком случае, мы это вкушали щедрыми дозами три дня после восхождения 4, 5 и 6 августа в первой половине этих дней. Вторая половина обычно знаменовались подтягиванием клубов густого тумана к горам, а иногда и мелким дождичком. Но до обеда это был настоящий летний Кавказ - т.е. праздник души.

07 августа 1993 года.

          Сегодня наш последний день на Кавказе. Опять в утра идеальная погода. На речку прощаться пошли втроем - Миша, Мальцев и я. С того места, где я делаю зарядку, пик Визбора смотрится как идеальный равнобедренный треугольник между двумя более серьезными геометрическими фигурами - одна из них ВИЛС, а другая - пик то ли Короткова, то ли Кочетова. С камня на Цей-Доне этот вид украшен с обеих сторон темно-зелеными веточками двух сосен, создающих мягкое биологическое и цветовое его обрамление. Миша пофотографировал и прощальный визит подошел к концу, как я думал тогда. Но жизнь показала, что она гораздо богаче наших о ней представлений - по крайней мере, в отношении меня. Поближе к полудню я, утомленный ожиданием завхоза Славика с целью получить от него на дорогу яйца и масло, решил показать дамам прекрасный утренний вид на пик Визбора. Показ не состоялся - всегдашние в середине дня облака полностью затянули гребешок. На обратном пути уже в лагере чуть впереди нас оказались два мирных осетина. А надо сказать, что к тому времени лагерь был заполнен гостями из Владикавказа, прехавших на 2х автобусах в пятницу и находившихся все время в состоянии крайнего веселья. Среди них выделялся один в белой сванке с черными усами и большим горским носом. Рожа, заметьте себе, совершенно разбойничья - как сказал бы Булгаков, на что я, естественно, как большой поклонник его таланта, обратил внимание как свое, так и любимых соратников. Но шедшие рядом с нами "местные аборигены", как любит выражаться наш начальник, были иного свойства - они вели неторопливый разговор о том, что первично - курица или яйцо. Естественным казалось и то, что за решением известного средневекового схоластического парадокса они обратились к московскому профессору, т.е. ко мне. Я, ни секунды не задумываясь, ответил, что конечно - это яйцо, однако, неизвестно, кто его снес. Неожиданным оргвыводом, который вслед за этим последовал, было приглашение меня в парилку. Сразу стало ясно, что в фундамент этого приглашения заложены русско-осетинская дружба и спаивание по этому поводу московского профессора. Поняв, что открутиться не удастся, а самое главное, чтобы доказать, что не на того напали, я быстро сделал устное предсмертное заявление: Прошу вынести мое тело из парной через час, и после твердых обещаний спутниц сделать для меня все возможное, я, как выяснилось потом, запихал в клапан рюкзака дневник и шапочку, завязал его, подготовив к отъезду, и пошел вперед. К моему ужасу в парной первым, кого я увидел, был мафиози с разбойничьей харей. Он явно был тут главным. Температура в парной составляла 135 градусов. Понимая, что не это испытание главное, я не стал пытаться пересидеть мафиози, как потом выяснилось, по имени Даурбек, большого любителя парилки, и выскочил в бассейн.

          Шашлыки, помидоры и водка ждали на столе. Пили только четверо, включая меня. Остальные время от времени, как говорящие экспонаты, принимали участие в разговоре, если у них что-то спрашивал Даурбек, но сами не лезли. Две поллитры усохли, как мне показалось, довольно быстро, шашлыки были съедены, появилось пиво, которое я благоразумно не пил. Разговор опять завел любитель средневековой схоластики. На этот раз о положении знаменитой фирмы IBM на рынке компьютеров. И тут московский профессор, точнее его мутнеющее сознание не подкачало. Монопольная политика акул империализма из IBM была подвергнута уничтожающей критике, и родным собутыльникам было рекомендовано ни в коем случае не покупать продукцию этой фирмы - несмотря на роскошную упаковку товар мог быть с гнильцой. Неожиданно возникли еще две бутылки. Я содрогнулся, но вида не подал. Вадим Преображенский пришел за моим хладным телом ближе к двум часам, но тело могло еще самостоятельно передвинуться в столовую, где съело тарелку борща. Затем началось торжественное закрытие Сахаровской экспедиции - тело уже самостоятельно двигаться опасалось, поэтому всю церемонию провело, держась за стенку в некотором отдалении от места церемонии. Дорога во Владикавказ не может быть мною описана, так же как пребывание в нем до отхода поезда. По дороге я спал, заботливо прижатый Леночкой к окну. Во Владикавказе эстафету заботы обо мне приняли Миша и Коля. Благодаря их решительности и сноровке я благополучно проспал на привокзальной площади под колоннами до погрузки в поезд. Вечерняя пьянка состоялась при моем исключительно пассивном участии - я храпел на верхней полке, и даже подражание звукам, издаваемым гремучей змеей, не могло сократить децибелы моего вклада в заключительное торжество.

9 августа 1993 года.

          Дорога есть дорога. Ешь да спи, да выбегай на станциях купить даров солнечного Юга. Замечательным оказался прогресс в этом отношении нашего начальника - если по дороге туда он купил абрикосы мелкие, но зато жесткие и кислые, то по дороге обратно это были ярко желтые медового вкуса ягоды, наверное, созрели за 3 недели нашей экспедиции. Вообще, новые вехи развития в его поведении и мировоззрении можно было бы ставить чуть ли не каждый день. Стало ясно, что прощальный исторический поцелуй должен быть выполнен на недосягаемо-высоком уровне - ведь от его качества зависит направление и способ организации 4-й Сахаровской экспедиции. На вокзале оказались и Том, и Боря Левин, и жена Сережи. Комментарий поцелуя со стороны Тома исходил из глубокого, но остроумного солдатского окопа. Мы еще подержались маленьким, но центральным коллективом, пока я провожал начальника с выкопанными из цейского леса деревьями на троллейбус. Провожание длилось столько времени, что коллектив опять усомнился в моих способностях не заблудиться, даже и не в горах Кавказа ночью, а в родном городе средь бела дня. Вот уж и маленький коллектив поехал в другую сторону, чем я от Курской-кольцевой. Экспедиция кончилась - да здравствует экспедиция, ее прекрасная идея, как с лицевой, так и с оборотной стороны, ее уникальный руководитель и организатор, чье богатырское здоровье, удаль, размах, необъятный круг знакомств и уменье убеждать делают возможным ее проведение, ее неотразимо прекрасная половина, создавшая мягкую атмосферу семейного уюта в суровом мужском мероприятии, ее альпинистская часть, которая по своему профессионализму могла составить достойную конкуренцию любой международной экспедиции. Дай Бог, чтобы следующая прошла так же гармонично, весело, блестяще организованно и бесподобно, как наша 3-я Сахаровская в июле-августе 1993 г. в Цейском ущелье Северного Кавказа.

 

Немного от себя

          Гостями нашей экспедиции были два грозненских друга Коли Василихина, что естественно временами порождало обсуждение чеченского вопроса. Они единодушно объясняли напряженную ситуацию и отсутствие гарантий безопасного проезда по территории республики борьбой за деньги и власть между тейпами (родами). При этом они были едины во мнении, что оставаться в Грозном нельзя. Все трое бросили преподавательскую работу в политехе или нефтяном институте и перебрались в Россию: Коля в Москву, другие в Ростовскую область, при этом один из них был этнический чеченец.

          И еще, Наумов А.Ф. практически уговорил Мальцева провести следующую экспедицию в Средней Азии, т.к. он готовил к печати очередную книгу описаний маршрутов, и нужно было уточнить на местности кое-какие подробности.

          Из прилагаемых фотографий только 2 относятся к 93 году.

          Фото питерских инструкторов сделано зимой 88 года (прошу прощения за плохое качество) - просто очень хотелось показать и Степанова и Кораблина).

          А учебная часть в разных ракурсах (на фоне Сказского ледника и на фоне утеса) - это иллюстрация к последней и любимой нами песне Ю. Визбора «Цейский вальс»: «Если уйдем, то уйдем обязательно с верой, с верой, что вслед нам помолится старый Монах».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

© Ирина Мусинянц (Бушуева)

Количество просмотров: 1

Обработка данных...