Михаил Овчинников. Из записных книжек альпиниста. Часть 4. Кавказ. Домбай. Узункол.

Кавказ. Домбай.

          04.08.76. Устраиваемся. Пришли из гостиницы, где их поселили в номерах "люкс", Алекс и Майкл. У Варбуртона - большой порез на правой руке. Выяснилось, что прошедшей ночью он пошёл встречать нас с бутылкой шампанского (а до того они выпили 17 штук), по дороге упал, бутылку разбил и поранил руку. Всем нам этот жест доброй воли очень понравился; Майклу жали руку и уверяли, что любой из нас так же пошёл бы встречать друзей в любое время дня и ночи. Он слегка поморщился, но не от боли, а от созерцания наших ржавых кроватей с мокрым прогнившим бельём в дырявых палатках и заметил, что в отеле обстановка несколько другая.

          Лагерь должен обеспечить нас недостающим снаряжением (по письму спорткомитета СССР), но на складе предлагают дерьмо - хуже некуда: старые дырявые палатки - серебрянки, перебитые верёвки, засаленные пуховки без пуха, протёртые ветхие рюкзаки. У участников лагеря, получивших снаряжение неделей раньше, внешность в казённом обмундировании просто подозрительная (девушки зашили дыры, а большинство ребят похожи на побирушек).

          Питание в столовой: при самой оптимистической оценке стоимость суточного рациона не больше 80 коп. (По норме положено кормить на 2 рубля), порции крошечные, остальное явно разворовывается. На лужайке в центре лагеря разложен костёр, где начальник Хаджи Магометов принимает на шашлыке личных гостей, карачаевцев. Демонстративно, что ли? В последний раз я был в лагере "Домбай" 7 лет назад. Хаджика поставили здесь за главного лет 5 назад, и за это время он успел превратить лагерь в разваливающиеся сараи. Поговорил со знакомыми инструкторами: стараются ни одного дня не жить в лагере, чтобы кормиться продуктами, набранными на складе. Кое-кто собирается писать - жаловаться, но у Хаджика - сильная рука среди местных властей (национальный кадр!).

          Днём долго обсуждаем, кто куда пойдёт. Мы с Виталием Медведевым собрались на Малый Домбай по 2Б - предложил Шатаев. Четыре группы осадили Белалакаю (кавказский Маттергорн - так называют эту гору австрийцы и немцы). Бертулис, Лоу и двое наших двойками попробуют пройти новые маршруты.

          05.08.76. Разошлись под маршруты. Из-за финансовых дел Виталия (переводчика экспедиции) мы вышли только в 14:30. До этого вернулась, не сделав восхождения, группа Липень, Барбер, Филиппова, Байбара. Они не смогли перейти реку, чтобы подойди к пику Инэ (красивой игле невдалеке, 2А к.т.). Пошли для обхода к Птышскому леднику и только к 9-ти добрались до склонов Инэ. Здесь Генри сказал, что уже поздно начинать восхождение, пора домой.

          День изумительный, сияет солнце, тают ледники. Шум воды отовсюду успокаивает психику. Прокатились с Медведевым на подъёмнике до Русской поляны, а оттуда пешком - до Птышских ночёвок. Там уже отдыхали две наших двойки: Павличенко - Онищенко и Бершов - Мартинсон. Они собрались на Птыш по 3Б. Рядом расположились отделения разрядников из лагеря "Алибек". Два отделения собираются туда же, куда и мы, на Малый Домбай, и это хорошо, поскольку выход на маршрут не совсем ясен, несмотря на вчерашнюю консультацию (много мелких ледничков).

          06.08.76. Наша четвёрка и разрядники вышли в 3, мы с Виталием в 4. Часа через полтора, на мокрых от росы альпийских лугах обогнали разрядников. Иду в своих двойных вибрамах, но привык и тяжесть не ощущается. На первом ледничке наткнулись на группу туров: самец, две самки и двое малышей. Рогач убежал метров за 50, малыши медленно пошли за ним, а турихи остановились недалеко от нас. Мы достали хлеба, печенья, огурцов и протянули им. Жадно раздувая ноздри, обе самки подошли почти вплотную, но всё-таки из рук взять хлеб не решались. А с камня, в трёх метрах от нас, подобрали всё, что мы туда положили.

          Куда идти дальше непонятно. Предположили, что перевал, видимый на фоне неба - это и есть седло Фишера, откуда начинается маршрут. Но, когда вылезли на "перевал", оказалось, что это просто перегиб склона. Пришлось пересечь ещё один ледничок, пока вылезли на гребень. Был бы туман - явно заблудились бы, но погода, к счастью, прекрасная, дышится легко, лёгкая высотная эйфория.

          Жандарм "петух" обходили слева, следуя консультации. Меня испугали плиты, скользкие, сырые, неприятные для моего вибрама. Пока смотрели и рассуждали, позади показались разрядники, и обсуждения кончились. Пролез очень аккуратно, забив 3 крюка на 40 метров. Пропустили по нашим перилам две связки отделения. Дальше - всё просто, и на вершине были в 8:30. Мне показалось, что спускаться будет удобно по осыпному кулуару со снежными полями ниже, но этот путь оказался явно не оптимальным. Стандартный путь спуска проходил левее, но из кулуара туда уже не выбраться. Зато набрели на лёжку туров: они поднялись из маленькой ниши под скалой, метрах в 5-ти от нас. Красавец - козёл с метровыми рогами презрительно фыркнул, поднялся лениво и, не торопясь, положил кучку помёта. Упитан, силён; под гладкой шерстью играют на солнце мышцы. Казалось, он размышлял, сбросить этих незваных гостей из своих владений или не стоит связываться. Жёлтые (золотые) глаза внимательно изучали нас. Наконец, он решил за лучшее уйти за перегиб склона.

          К ночёвкам пришли в 12. С Птыша наши вернулись в 10, затратив на подъём по троечному гребню всего 2 часа (раза в 3-4 быстрее, чем ходят обычные группы), не забив ни одного крюка.

          В 17 мы вернулись с Виталием в лагерь. Двойка Барбер - Коньков вернулась из-под зуба Софруджу. Снова Генри не захотел выходить на маршрут, показавшийся ему слишком сложным для одного дня. Он явно стал рекордсменом по возвратам. К ночи появилась двойка Ружевский - Лоу. Они прошли новый маршрут на Белалакаю, ориентировочно 4Б к.т. Вацлав страшно доволен собой, т.к. много шёл первым.

          Вечером с Эдиком Липенем отъелись в шашлычной (лагерного рациона может быть хватило бы для половины дистрофика), с удовольствием попили пивка, 4 бутылки, настоящий курортный кайф.         

Кавказ. Узункол.

          07.08.76. День переезда в "Узункол". Подняла Наталья в 6 часов, поверившая, что в 7 будет автобус. Я с грузом должен сопровождать грузовик; компанию составил Бершов, только отъехали на шоссе - сломался мотор, и шофёр 2 часа что-то чинил. Двинулись после ремонта - обогнал КРАЗ и швырнул камень в лобовое стекло, разлетевшееся вдребезги. К счастью осколки не задели ни лица шофёра, ни моего. Ещё задержка из-за заправки; с бензином здесь туго. Только к 17-ти приехали в "Узункол". Здесь хозяин Павел Павлович Захаров, старый прохиндей, знакомый и бабник, мастер спорта (хотя ходить по горам, мне кажется, никогда не умел), но отличный методист и хозяйственник. У него всё готово: садись за стол с хорошей едой; в клубе стоят кровати с чистым бельём. Американцы будут жить в домиках, мы - в клубе. "Узункол" - детище Захарова, контрастирует с запущенным "Домбаем". У него стабильный контингент инструкторов, хозяйственных рабочих. С Пашей несколько лет назад у меня был конфликт на ростовских сборах, организованных на базе "Узункола". У него характер злопамятный, но здоровается он очень любезно.

          08.08.76. Нас представляют лагерю на утренней линейке: сначала поименно называют американцев, потом нас. Паша Захаров сделал вид, что забыл мою фамилию, тёр лоб, пока Шатаев не напомнил ему. Потом консультации по маршрутам. Метод-кабинет просто отличный. Описания маршрутов составлены на маленьких книжечках; отпечатаны и рисунки, и кроки, и текст. Не зря в управлении лагерей ВЦСПС постоянно ставят в пример постановку учебного процесса в "Узунколе"

          В 18:10 выходим группой: Коньков (руководитель), Липень, Байбара и я на западную стену Далара 5Б к т. Днём поменял ботинки у старого знакомого по "Джайлыку" Виктора Кирова, на одинарный чешский вибрам, и на ногах будто выросли крылышки, как у Меркурия. Легко выдерживаю высокий темп, заданный Коньковым. Копров, из Обнинска, перешёл в "Спартак" и уже несколько лет работает в "Узунколе"; хвалит здешний порядок, уговаривает работать здесь. Но для меня "Джайлык" был и до конца будет лучшим лагерем Союза. Ему - не изменю.

          На подходах шли вместе с группой Шатаева. Они вырвались вперёд, но запоролись в болото на лугах широкого ущелья Мырды. Я хорошо знал здешние подходы. Мы спокойно догнали их, и потом они шли за нами. Первая проба ботинок на скалах: неплохо держат и проскальзывают на мокрых скалах меньше, чем мои прежние.

          09.08.76. Ночью полоскал дождь. В 4, 5, 6, - одно и то же. Позже закончился, но выходить на маршрут нет смысла, Далар закрыт плотными облаками - сразу заблудимся. В 9 сходили с Липенем под начало маршрута, подождали, не развеются ли клубы тумана, но насчёт улучшения погоды - глухо. Вернулись на ночёвки. Моросит дождь почти весь день. Эдик развлекает рассказами из своей медицинской практики. Чего только он не видел: и женщину с тремя парами грудей, и гермафродитов, и ... (лучше не писать здесь). Угощался жареной бычьей спермой в бытность заведующим сельским участком, потом дома в Минске угостил этим же блюдом своих приятельниц. Узнав, что они кушали, дамы чуть не прикончили его. И так далее рассказ за рассказом. Миша Коньков увлёкся рассказами о восхождениях и победами над восходительницами.

          10.08.76. Ночью дождь, гроза, дождь. Лежали до 8-ми и начали собираться уходить вниз: ждать не имеет смысла, кончаются продукты. В 8:30 - в палатку заглянул Володя Шатаев. Они вчера попытались выйти на Двойняшку по 5А. Но вернулись из-за непогоды. Сказал, что все остальные группы также возвращаются в лагерь, не выйдя на маршруты.

          К обеду вернулись в лагерь. К вечеру облака разошлись, чуть-чуть подсушились, ночью показались звёзды. Шатаев сообщил, что завтра он в двойке с Байбарой пойдёт на Далар с запада (по нашему предполагаемому маршруту). Виктору для выполнения норм К.М.С. нужны ещё две 5Б. Сборы кончаются 16-ого, и Володя хочет выполнить своё обещание, данное Байбаре. Этой же ночью они ушли наверх по тропе, которой утром спустились. Оба в отличной форме.

          11.08.76. Погода отличная. Но опять начались переговоры кто с кем и куда идёт. В лагере пересменка, столовая не работает, и мы варим мясо, выписанное со склада. Вацлав мается от безделья и начал хохмить. Завернул группу проходящих туристов по причине вымышленной эпидемии ящура. Сказал, что прививки им будут сделаны ниже, а пока надо пройти обработку. Развёл большую кастрюлю творога, заставил попить, потом вылил на землю и обязал долго топтаться на белом пятне.

          Когда мясо сготовилось, он тем же приказным тоном велел трём девушкам из Прибалтики (новым участникам смены) обгрызать мясо с костей. Те с увлечением принялись заниматься таким приятным делом, и вся наша компания тоже.

          К обеду определились все группы: Липень, Филиппова, Мартинсон и Барбер идут на Доломиты по 4Б. Эдик руками и ногами отпихивался от Натальи, но Коньков (зам. Шатаева) заявил: работа есть работа. Тебе сохраняют зарплату и кормят за то, чтобы ты пошёл на ту вершину, какую тебе покажут, и повёл того, кого укажут. Эдик увял. Вторая четвёрка: Коньков, Павличенко, Медведев и я идём на северо-восточную стену Далара, по хорошей 5Б. Выходим завтра с утра. Две двойки: Лоу - Онищенко и Макаускас - Джонс идут на Далар по Степановскому маршруту и выходят сразу после обеда. Бершов - Бертулис выходят на Степановский завтра.

          В 16:30 проводили вверх до моста Лоу и Джонса. Вацлав окончательно решил завтра уезжать в Ленинград (уже должен быть на работе). Поднесли с ним рюкзаки американцам, пожали руки и хотели расставаться. Но оба янки вытащили из рюкзаков по паре бутылок польского пива и мы вчетвером с удовольствием провели ещё полчаса.

          Вечером Ружевский устроил прощальный ужин для всех оставшихся: троих американцев и семерых наших; ещё Шура Зарх (её муж погиб 6 лет назад), жена Кавуненко, молодая жена Захарова. Много пили. Я - только "Твиши", напомнившее студенческие вечеринки в погребке на Павелецкой. Много говорили хорошего в адрес Вацлава, вечно жизнерадостного и неугомонного. Бертулис сравнил его с лучом солнца, оживляющим всё, к чему прикасается. Сравнивали альпинизм в США и у нас. Свободы у них больше, но больше и смертей, и поэтому они считают необходимым настаивать на введении некоторых ограничений, принятых у нас. Система лагерей им импонирует; у них намереваются вводить платные двух и четырёхнедельные курсы, разумеется на частной основе. Анекдоты - у нас сыплют ими как из рога изобилия. У американцев подобного фольклора нет. И Майкл и Бертулис говорили, что подобные формы общения почему-то невозможны в Штатах. Варбуртон, студент, говорил об их студенческом быте; но такой атмосферой, как здесь, ему дышать ещё не приходилось, и он запомнит наше турне на всю жизнь. Думает, что понял русских, и постарается донести свои мысли до тех, с кем придётся общаться на родине.

          12.08.76. Ночью Вацлав уехал. Потом шумно собиралась четвёрка Липеня (они пошли под Доломиты на озёра в З ночи). Потом к 11-ти прибежала обратно Наташа Филиппова (одна из этой четвёрки), возмущенная и злая: вместо того, чтобы идти на гору, американцы начали развлекаться у озера (там, кстати, великолепные террасы с чистыми водоёмами, могут очаровать любого), разводить костёр, отдыхать, фотографироваться. Она не могла выдержать разочарования, очень хотелось сходить хотя бы на одну гору, и сбежала обратно.

          Мы, не торопясь, за 2:30 подошли к ночёвкам у ледника Кичкинекол, куда обрывается северная стена Далара. Перекусили, поспали и в 16 я заставил сходить со мной Медведева на разведку прохода к началу маршрута. На леднике, разорванном к середине августа, была пара моментов, неприятных из-за отсутствия кошек, - проходили по верху ледовой стены между двумя трещинами и можно было метров 5 пролететь. Всё обошлось. Нашли проход через бергшрунд. Вернулись к 19-ти и сэкономили на завтра часа полтора.

          Четвёрка, вышедшая на маршрут Виктора Степанова (одного из моих учителей в «Джайлыке» в 62-ом), к вечеру была уже под вершиной. Двойка Бертулис - Бершов пришла на свои ночёвки в километре левее наших.

          Единственное, что беспокоит, что нет чётких данных о двойке Гракович - Варбуртон, поднимающейся по сложному бастиону Далара, новому маршруту, который раньше никто не пытался покорить.

          Вспомнил и отругал себя за то, что не послал телеграмму Славе; сыну исполнилось сегодня 11 лет. Из дома не было ни одного письма.

          13.08.76. Поднялись в 3:00 вышли в 4:00. Видим двойку Бершова, быстро двигающуюся в начале маршрута. Мы по изведанному вчера проходу быстро поднялись к скалам. Там начал лидировать Лев. Первые три верёвки просты, дальше сложнее, но он бьёт всего 1-2 крюка на 40 метров (я бы забил 3-4 штуки). Лезет он прекрасно, быстро и уверенно (связки Лёва - я и Коньков - Медведев). Для Виталия - это первая 5Б, и ему явно не по себе. У Лёвы - маленький рюкзачок, у остальных - побольше. Мне повезло, что я обменял свой абалаковский рюкзак на американский, Бертулиса, оставленный для меня Граковичем (у него свой самодельный авизентовый, ещё более лёгкий, чем американские).

          Там, где по описанию надо вытягивать рюкзаки, всегда проходим за Львом, не снимая рюкзаков, не замедляя движения. И только в одном узком камине Павличенко снял свой мешочек, который легко вытянули. К 12-ти вышли к месту первой ночёвки (по описанию), а к 14-ти подошли к верхней части 100-метрового откола (там тоже можно сделать удобную площадку). Вскипятили чай (у нас только одна заправка Лёвиного "Фебуса"). Пока готовили чай и по бутерброду, я навесил 40 метров выше. Но после срыва на Короне до сих пор не могу обрести уверенности в лазании, сомневаюсь в ботинках. Проходил эту веревку вдвое медленнее Павличенко, с постоянным нервным напряжением.

          Опять приходят мысли о необходимости заканчивать серьёзный альпинизм: надо заниматься по-настоящему работой, нянчить детей, ездить на курорты. До 69-го года я всегда лазил первым. Потом начался наш дуэт с Мальцевым, и он, как более сильный скалолаз, захватил лидерство. Абалаковский камин на Уллу-тау, который Виталий Михайлович описывал как ужасающий, не произвёл на меня в 68-ом сильного впечатления, я пролез его в плохую погоду с большими резервами. После этого на Ушбе, на пике Корженевской проходил по 3-4 верёвки подряд со вкусом и не торопясь. Лёвин темп лидирования для меня сейчас не под силу.

          После перекуса снова вперёд вышел Лев. В одном месте надо пересекать крутой кулуар, покрытый кислым снегом, и здесь Лев удивил меня. Он не достал из рюкзака ледоруба, и одного соскальзывания было бы достаточно, чтобы лететь далеко вниз. Сейчас мы разделены 40 метрами снега; находимся на высоте на одном уровне без всякой страховки, и он торопит меня, чтобы я поторопился идти к нему, также без ледоруба. Если под моей тяжестью соскользнёт снежная ступенька, мы оба окажемся далеко внизу. По моему настоянию он забил крюк, и тогда я быстро траверсирую снежный склон, переходя к нему на противоположный край кулуара. Следующие 40 метров крутых скал он лезет без единого крюка или закладки. Я чертыхаюсь, проходя те же участки (хотя я не использую нашей верёвки для опоры, но всё же промежуточные точки страховки здесь необходимы). Миша и Виталий всегда идут по нашим перилам. Выше - труднее. Лев забивает один, другой крюк и застревает выше крюка метрах в трёх. Дважды пытается подняться метром выше, устаёт и предупреждает:

          «Внимание, срываюсь».

          Я наготове и успеваю во время падения настолько продёрнуть его верёвку, что он мягко останавливается чуть ниже верхнего забитого им крюка. Чист, ни одной царапины нет. Минут 10 он приходит в себя и обходит участок долгим траверсом.

          Часом позднее, где-то в 17:30, мы стоим на основном гребне Далара. Вершина, сотнях в двух метров выше нас, скрыта туманом. Внизу видно долину, медленно ползут облака, заволакивая ущелье. Хорошо виден контрфорс на Малую Трапецию. Откуда мы отступили в мае 72-го с разрядниками Ростовских сборов из-за непогоды и обилия натёчного льда на скалах. И правильно сделали, как хорошо видно сейчас.

          Коньков предлагает ставить здесь палатку, срубив снежный карниз, а мне обработать нависающий над нами жандарм, одно из ключевых мест. Всё правильно. Скалы гладкие, сырые, с ледком. Лев напомнил и вручил две метровые верёвочные лесенки - очень кстати. Пока лез, как будто бы пришёл в себя и работал уверенно, дрожь в коленках прошла окончательно. В один из неприятных моментов перехода с лесенки на лесенку заставил вздрогнуть шум внизу: это Лёва, укладывая камнями площадку, потерял равновесие и упал вниз. Он, конечно был застрахован и повис, пролетев пару метров и получив несколько царапин. За час прошёл ключевые 30 метров, а когда вернулся, палатка уже стояла. Тепло, уютно, хотя и неудобно, т.к. выпрямиться невозможно - ноги упираются в снежный отвес. Если повернуться на правый бок, то под коленями чувствуется дыра глубокая (больше километра до дна). Едим американский сублимированный суп: залили кружку кипятку в упаковку и через 10 минут имели вполне съедобную пищу. Кружка чаю дополняет удовольствие, тем более, что добавляем туда олимпийской смеси (витаминная каша из естественных продуктов - глюкозы, клюквы, чёрной смородины и т.п.). Спал прекрасно, хотя постоянно приходилось следить подсознанием, чтобы не сползти в пресловутую дыру.

          14.08.76. 6 часов сна прекрасно освежили. Лев, как обычно, моментально разжёг примус. Быстрый завтрак, и Коньков пошёл по перилам на жандарм. У Павличенко - понос; у меня - запор, и оба мы уселись на месте снятой палатки. У обоих всё кончилось прекрасно, он принял таблетку энтеросептола, а я доволен выполнением стандартной утренней программы: умыться, облегчиться и позавтракать. Умывание - это протирка физиономии спиртом.

          Выше оставленных перил - простое лазание, но вскоре мы вошли в зону плотного тумана. Пока движение по гребню было без вариантов, но вот Миша упёрся в очередной жандарм и, пока мы с Львом подходили, он заставил Медведева лезть на этот жандарм: утверждает, что так надо по описанию. Я засомневался, и не смотря на возражения Конькова, обошёл жандарм по простым скалам, вышел прямо к дюльферной петле, ведущей в провал на гребне. Крикнул, чтобы все шли ко мне. Спустились быстро и через полчаса вышли на место, где гребень раздваивается; куда идти - неясно. Сунулись по одному гребню - упёрлись в обрыв; пошли по второму траверсировать, оставляя вершинную башню слева. Быстро и хорошо лидирует Коньков. На голом натёчном льду поскользнулся и полетел вниз. К счастью, клин, забитый им, выдержал его трехметровый полёт. Ещё через час вылезли на вершинный гребень, каким-то образом обойдя всю вершинную башню. До этого весьма сложные 10 метров пролез Коньков, а Павличенко, не захотев пользоваться перилами, процарапался минут 15 и был вынужден всё-таки нагружать верёвку. Я полез здесь на абалазах; один из них лопнул и улетел вместе с репшнуром.

          На гребне к туману прибавился холодный ветер с дождём. Видимость - метров 30. Двинулись в сторону, обратную нашему траверсированию почти бегом и через 40 минут были на вершине. Не нашли ни петель для дюльфера по 3Б, ни подходящего места для спуска лазанием. Вспомнил рассказ Валеры Мальцева, как они в такую же непогоду долго искали пути возвращения: "Надо вернуться живыми". Он не вернулся живым с Корженевы, а сейчас на вершине Далара стоит живой рядом.

          Искали в тумане дороги 3 часа, и неизвестно, чем кончились бы наши поиски, если бы внезапно не послышался голос Шатаева. Объятия. Они, выйдя сегодня в 3 ночи из лагеря, поднялись по маршруту Степанова. Поздравляем Байбару с выполнением норм кандидата в мастера спорта. Шатаев уверенно повёл нас к дюльферным петлям, которые невозможно было увидеть с расстояния, большего 2-3 метра, настолько они закрыты скалами со всех сторон. Никто из нас не понимает, как в случае спуска здесь, мы не пересечём наш траверс при обходе башни. Я, кажется, сконфужен этим больше всех - ведь всегда прекрасно ориентировался, даже при ограниченной видимости.

          К 19-ти все спустились на 2 сороковки на полки и по ним бегом бросились за Шатаевым, который стремился до темноты спуститься с горы. Полки закончились скальным десятиметровым уступом, а после него - снежный кулуар метров 300 длиной. Скорость спуска по снегу велика (хотя были ступеньки, оставленные предыдущими группами), Медведев не выдержал темпа (он шёл метрах в 20-ти за мной), поскользнулся и понёсся без крика и попыток самозадержания вниз, к скальному отвесу. Коньков мгновенно среагировал, вонзив ледоруб в снег и навалившись на него грудью, задержал Виталия в двух метрах от обрыва, дав ему проскользить метров 15. После этого они резко замедлили темп, а две двойки, Шатаева и наша, лихо сглиссировали метров 150. Убедился, насколько приятно работать на снегу в хороших одинарных ботинках нормальной конструкции (а не в нашем дерьме): полная управляемость на любой скорости. В полной темноте вышли с ледника на перевал. Шатаев с Байбарой с фонариками побежали дальше, а мы с Лёвой начали ставить палатку, поджидая нашу вторую двойку. Моросит дождь, ветер. Подъели остатки продуктов, нагрели воды на остатках бензина. Одной заправки хватило на 9 кастрюль чая для четверых.

          Коньков - Павличенко использовали свой двойной французский мешок -одеяло и с комфортом спали в середине. Мы с Виталием - валетов по бокам палатки.

          15.08.76. Всю ночь полоскал дождь с ветром. Палатку залило, ноги мои промокли, и в 4:30, как только рассвело, поднял всех. Без завтрака в 5:15 вышли и в 7:45 были в лагере. Пошёл за коньяком, который проспорил во время блужданий на вершине Далара - у Паши Захарова на складе всё есть.

          Шатаев с Байбарой пришли в лагерь в час ночи. Ипоставили рекорд, который наверняка очень долго никто не побьёт: прошли сильный маршрут Степанова из лагеря в лагерь за 24 часа. Обычно хорошие спортивные группы дважды ночуют на маршруте. Первым всё время шёл Виктор.

          Коньяк распили в лесочке, поговорили. Беспокоит отсутствие новостей от Граковича - Варбуртона. Их контрольный срок истёк сегодня в 14:00. Организуются поисковые работы. В 16:00 на перевал Далар вышла двойка Бершов - Онищенко; в 16:30 с радиостанциями двинулись Коньков - Павличенко в Кичкинекольское ущелье, я - в Мырды и выше. В 17:10 у болот Мырды встретил на тропе бегущую двойку из ялтинских сборов, базирующихся в "Узунколе", и они сообщили, что Варбуртон сорвался в районе вершины Далара и сейчас лежит там же без сознания; деталей они не знают. Сказал об этом в лагерь и получил от Шатаева указание немедленно возвращаться.

          В лагере готов к выходу передовой спасательный отряд: сборы проведены организованно и быстро. Получили информацию от ялтинцев, находящихся сейчас рядом с пострадавшим: Майкл шёл первым по легкому гребню Далара (бастион уже пройден), пренебрёг страховкой на одном из жандармов, упал и летел около 30-ти метров. Сейчас он лежит в палатке, на короткое время приходит в себя и снова теряет сознание, тошнота. Его поят чаем. Подозрения на переломы бедра и основания черепа.

          После ухода головной спасательной шестёрки, вверх по 2-4 человека двинулись остальные; несут с собой тросовое хозяйство, акью, рации, питание. Долгие переговоры с американцами о их и нашем участии в спасательных работах. Им необходимо уезжать в Домбай за вещами для доставки в аэропорт (билеты взяты на 12:1417-го августа). Решено, что трое американцев вместе с Медведевым и Коньковым уедут, а завтра в 5:00 на спасательные работы выйдут четверо наших: Макаускас, Павличенко, Байбара и я. Наташа Филиппова, наш врач, уже ушла с лагерным спасотрядом. Липеня нет - второй день путешествует по приэльбрусью (отпросился). Спать удалось лечь к часу ночи: паковали вещи для отправки в аэропорт.

          Виктор Копров категорически забрал свои ботинки. Говорит, что в моих двойных не только лазить, но и ходить пешком невозможно, а он уходит на восхождение.

          Небольшая дискуссия у нашей четвёрки - брать ли с собой ледорубы? Я - за, остальные трое - против. Убеждают, что наверняка встретим спасательный отряд завтра в районе перевала Далар, а ниже снега практически нет. Я долго спорил, исходя из своего опыта: идёшь на спасработы на сутки - запасайся на три дня, но не убедил и из солидарности (по своей глупости) тоже решил не брать самого необходимого альпинистского инструмента.

          16.08.76. Разбудили нас в 4:30. Перекусили яйцами и соком и понеслись. Дайнюс и Виктор взвинтили темп до невозможного при моей обуви (я прикинул их и мои ботинки на вес: мои вдвое тяжелее). На перевал поднялся часом позже их и в получасе от Льва. Уже на перевале пожалел, что не взял ледоруб: впереди снег, лёд, есть, куда падать. Никого из спасателей пока не видно.

          Спасательную группу с акьей встретил только в верхней части того кулуара, где вчера срывался Медведев (или позавчера? Темп действий позволяет путаться. Чтобы писать дневник приходится отрывать часы ото сна и голова не очень свежая). Акью спускают на тросе человек 8, то оттягивая еёк скалам, то позволяя спускаться до камней нижнего борта наклонного кулуара. Сразу включился в работу; здесь же и тройка наших. Гракович медленно идёт в стороне. После нескольких верёвок по 80 метров довели акью до снежно-ледового склона, где вчера мы так лихо глиссировали. Народа здесь набралось много, и я решил отойти в сторону и сглиссировать пониже, забыв, что я в другой обуви и без ледоруба.

          Поехал и сразу понял, что сделал страшную глупость: не могу управлять и контролировать скорость, которая через 40 метров возросла до 60 км/час. Скалы внизу приближаются с пугающей быстротой. Прилагаю все усилия, чтобы затормозить, но бесполезно: при рантовании подмётки срываются и пухлые "щёки" скользят лучше, чем поршень по смазке. Невероятными усилиями изменил немного направление движения и оставил первый пояс скал несколькими дециметрами левее. Второй пояс перегораживает снег полностью, и за ним следует стометровый обрыв. Несколько раз пятками, вбиваемыми в снег, с риском сломать ноги, притормаживаю движение. Но каждый раз из-за этого теряю равновесие и приходится делать удар реже, чем хотелось бы. Успел ещё раз обматерить себя за то, что не взял ледоруб. Метров за 10 до второго скального пояса удалось остановиться.

          Отдышался, пришёл в себя и посмотрел вверх: сотни три метров склона сбросил за 20 секунд. Идиот! Если убеждён в чём-то, то делай это! (это я насчёт ледоруба).

          Подождал, пока акью спустят на мой уровень, и снова включился в работу. тяжеловато дался подъём на перевал: тянула наша четвёрка и четверо из "Узункола". Ниже перевала ждал третий отряд спасателей для транспортировки по тропе - почти все разрядники и значкисты лагеря, человек 40. Среди них неторопливо прохаживались и двое американцев. Майкл несколько раз приходил в себя, пока мы несли его к перевалу; съел апельсин, пил несколько ложек чаю, но с натугой кричал "No", когда пытались поить его больше. Вид - тяжёлый: бледно-синее лицо, чёрные зубы (то ли от крови, то ли от скальной пыли; долгие стоны). Оба врача, узункольский и Наташа, боятся перелома позвоночника. Но ноги шевелятся, так что с позвоночником, по-моему, всё в порядке.

          В 16 ушел вперёд (пришёл тащить весь лагерь); в 18 был в лагере. Горячий душ и бритьё немного освежили. В 19 Шатаев сказал, что я буду сопровождать Майкла в Карачаевск в больницу, чтобы переводить его ответы врачам. Основная задача - обеспечить его транспортировку утром к самолёту в Москву. Паша Захаров уже провернул большую работу: вызвал из Нальчика вертолёт (но из-за непогоды он не может прилететь), в Карачаевске через начальника КГБ Фёдорова поднял на ноги всех врачей, и они ждут в любое время.

          В 20:30 принесли Майкла. Я зашёл к американцам:

          «Не может ли кто-либо из вас ехать с Майклом? Ему будет легче, если рядом будет соотечественник».

          «Да знаешь, Миша, нужно ли это? Ведь ты едешь. А нам надо собираться».

          «Вы - друзья ему?»

          «Да, конечно, но мы не видим никакой целесообразности сопровождать его. Это - совсем лишнее».

          «Ну, что же, как знаете, до свидания».

          Бертулис и Барбер - рационалисты. Прагматизм, типичнейшая черта американцев, у них явно превалирует над душевными качествами.

          Чтобы осмотреть Майкла, разрезал ножом верёвки, спальник, пояс, брюки. Переложили его в носилки скорой помощи (санитарный УАЗ приехал в 19:00). У него проблема: мочевой пузырь переполнен, а мочеточник и выводнойканал зажаты мышечными спазмами, мочиться не может и мучается этим сильнее, чем всем остальным. Катетера уврача скорой нет; хирург из участников предложил даже сделать прокол мочевого пузыря, но Дайнюс, по специальности фармацевт, имеющий общие понятия о последствиях прокола, отшил его. Сделали инъекцию расслабляющего, и Майкл налил грамм 100. Пьяный Паша Захаров долго переливал воду из кружки в кружку, чтобы бульканьем стимулировать мочеиспускание, но без толку. Ехать со мной согласилась Филиппова и в 22:30 мы покинули "Узункол".

          Двигались медленно, т.к. при толчках Майкл мучительно стонет. Через каждые полчаса, когда он приходил в себя, делали попытки заставить его помочиться. Он выдавливал несколько капель и снова забывался. Время от времени спрашивает: куда мы едем; что со мной; скоро ли приедем; что с ним будут делать в больнице; почему нет никого из американцев. Стонет и стонет. Иногда по-русски протяжно спрашивает:

          «Паачемуу?»

          Объясняю, что это нервные спазмы; приедем и всё будет в порядке. Врач скорой несколько раз предлагает заночевать в его родном посёлке Хурзуке, но я, конечно, все его указания шофёру свернуть к его дому пресекаю.

          В Карачаевск прибыли в 2 ночи. Через полчаса прибыли главврач и рентгенолог. Коротко побеседовали, положили, раздев, на стол и до 5-ти снимали в разных положениях; повторяли и повторяли снимки. Перед рентгеном ввели катетер, и вылилось больше литра мочи. Когда бедному Майклу стали делать обезболивающие уколы, он вообразил, что попал в руки мучителей, сопротивлялся, пытался даже кусаться. Дважды укусил меня, но не сильно, за руки. Пришлось потратить минут 10 и объяснить ему, что и зачем делается. Кажется понял и перестал брыкаться. Его поведение убедило меня, что ничего страшного с ним не произошло. Перестал ворочаться под рентгеновским аппаратом. Когда по результатам снимков я сообщил ему, что переломов нет, на лице его отразилось удовлетворение, но в глазах заметен страх: как бы эти злодеи не ввели ему шприцом что-нибудь "этакое".

          Рассматривая Варбуртона, я не мог не поразиться влиянию альпинизма на его тело: мощные мозолистые ступни с колоссальным подъёмом (при скалолазании основная нагрузка приходится на ступни), сильно развитые пальцы с мозолями, мускулистые лодыжки и широкие запястья. При таком весе ему нужна мощь в конечностях.

          К пяти прибыл невропатолог и нейрофизиолог; проверили нервные узлы, реакцию, и все пришли к единодушному мнению: ничего серьёзного, вполне транспортабелен до Москвы. Видимые травмы: только большая ссадина на левом бедре. Как только Майкла оставили в покое, он крепко заснул, а я пошёл встречать машины из Домбая и Узункола.

          Домбайцы прибыли в 7:15 без Конькова. У американцев весьма помятые физиономии: Крейг сообщил, что отмечали день рождения Джорджа. Они поинтересовались здоровьем Майкла; порадовалась, что всё обошлось.

          17.08.76. Сходили в больницу, но в силу вступили дневные правила, и в палату нас не пустили. В 8:00 появился Шатаев, чуть позже Коньков, не проспавшийся. Выяснилось, что он потерял где-то или забыл портфель с документами и билетами, и сейчас возвращается в Домбай на поиски. В 9:00 перегрузились в автобус и двинулись в аэропорт. Майкл - в санитарной машине с Липенем.

          В Минводах выяснилось, что наш рейс откладывается до 18:00, и это помогло Конькову избежать неприятностей. Майкла положили на диван в помещении интуриста. Мочиться он не может, и Филиппова делает ему инъекции.

          «Миша, зачем его сейчас колют?» - интересуется Лоу.

          «У него трудности с мочеиспусканием, а инъекции снижают спазмы».

          «А, тогда всё в порядке».

          Американцы неожиданно сделали каждому из нас подарки: Виктор Байбара получил маленький рюкзак; я - каску, карабины и налобный фонарь. Не желая остаться в долгу, тут же подарил каждому по титановому карабину. Когда обменивались адресами, я помнил напутствие у себя в институте и отошёл в сторону. Кажется, американцы поняли, что я не хотел оставлять им своего адреса, и не обращались с вопросами. Связь будет через спорткомитет. (Крис Джонс переслал через год свою прекрасно изданную книгу "Альпинизм в Северной Америке" об истории и современном состоянии этого вида спорта в штатах и Канаде, с лестной дарственной надписью).

          Майкл улетел в 17 с Бертулисом и Липенем, как врачом (с помощью службы интуриста). Наш рейс отложили до 24-х. Пятеро американцев, Медведев и Шатаев улетели около 21. Генри на прощанье очень настоятельно просил всех нас в любое время придти к нему в "Метрополь" пожать руки. Перед их отлётом успели посидеть в ресторане и нормально поесть и выпить. Выпили хорошо и разговор шёл обо всём. Лёва рассказывал, как служил в армии десантником и, по его мнению, альпинизм опаснее, чем это занятие. Спросил Генри, богатый ли он человек? Нет - ответ. Машина есть? Две штуки. Но богатым, ему кажется, может считаться человек, у которого не менее 250 тысяч годового дохода. Кто из них самый богатый? Алекс, наверное. Сами они, практически, ничего не спрашивали о нашем благосостоянии, больше интересовались большим Тянь-Шанем и центральным Памиром. Своих авторов, переводимых у нас, они не читали. Фильмов, которые были в прокате у нас - не смотрели (американских). Из русских писателей Алекс, Крис и Джордж читали Толстого и Достоевского, из советских - только Пастернака ("Доктор Живаго") и Солженицына. Не интересовались, читали ли мы этих авторов. Вообще, казалось, наша жизнь не интересовала их в деталях. После их отлёта скинулись, чтобы оплатить ужин, и добавили ещё. Сами улетели в 0:30.

          18.08.76. В Москве в 3 ночи едва уехали на "калымной" машине: на такси очередь человек 500. Онищенко и Павличенко уехали спать домой к Славе, а Дайнюс, Байбара и я решили заглянуть к Генри. Шатаев был с Медведевым там, обсуждали финансы. Из американцев только Генри бодрствовал. Удивил его номер: прекрасный вид из окна на Кремль контрастировал с облезшей штукатуркой стен. Выпили на прощанье. Генри вручил каждому по журналу «North American Climber» со статьёй о наших альпинистах в США. Он долго пытался запихнуть в рюкзак свои веши и среди них более килограмма брошюр, набранных им в отделениях интуриста Аэрофлота: труды Брежнева, Косыгина, классиков марксизма, статьи о современном капитализму, мире и войне.

          «Ты будешь читать всё это?»

          «Да. Изучать. Меня всё это интересует».

          «Что тебе понравилось у нас?»

          «Ваш дух коллективизма. Я не понял, естественен он у вас или приказной. Хорошо работает система альплагерей. Хороши горы».

          «Что не понравилось?»

          «Об этом лучше не буду говорить».

          В 5:30 его посадили его в "Волгу", в Шереметьево. В 6:00 я простился с ребятами, в 10 был в Протвино, а в 11 пришёл на работу.

          Дней через 10 заехал домой к Володе Шатаеву. Майкл 27-го улетел в Амстердам (там его должен ждать приятель). У него не оказалось ни переломов, ни серьёзных внутренних повреждений, ни смещений - только сотрясение мозга с последующими нервными расстройствами. Ходил ещё с плохой координацией, придерживаясь за стены, а потом и координация восстановилась. Сутки жил в "Метрополе". Международный отдел устроил так, что и за билет ему не пришлось платить.

          Майкл потом много лет писал в спорткомитет о своей жизни и поздравления. В 82-ом он специально приехал в Непал, чтобы встретиться с нашими, знакомыми ему альпинистами. "Улыбку Бершова я никогда не забуду", - писал он в одной из своих открыток.

          В американских альпинистских журналах появилось несколько статей о турне 76-го года (были и красочные страницы в одном из номеров журнала "Америка"). В них написано, главным образом, о спортивных делах, немного о быте, без философии, с желанием продолжать поездки. И только в одном популярном журнале «Mariah» (Мэрайя - имя собственное) Крис Джонс написал более объёмную статью о своих впечатлениях. Наверное, есть смысл привести полностью здесь эту статью - интересно, насколько отличается описание и восприятие одних и тех же событий разными людьми, участниками событий. Крис, конечно, не мог быть объективным. Скептик по характеру, писатель по профессии, альпинист по увлечению, он был обижен случаем на рынке во Фрунзе, и чувствуется, что многие его умозаключения определены этим происшествием.

          Володя Шатаев попросил меня перевести эту статью для спорткомитета. Я сделал это и одновременно передал ему своё письмо Джонсу, ответ на статью, где благодарил за присланную книгу, вспомнил совместные вечера и сутки на восхождении, передавал самые лучшие пожелания на будущее и высказывал свою точку зрения на отдельные утверждения статьи, с которыми был не согласен. Часть таких возражений я позволю себе вставить в текст статьи.

ОПАСЕНИЕ СРЫВА.

Текст и фото Криса Джонса. "Mariah " № 3, сентябрь 1977 г.

          Сперва один голос, затем другой подхватили припев. Советские альпинисты очень любили эту песню, и берущая за сердце мелодия уносилась в прохладный ночной воздух. Хотя мы не понимали слов, мы чувствовали её печаль; на меня лично песня редко оказывала такое сильное воздействие. За спиной сидящих у костра был базовый лагерь, а за ним возвышались Алайские горы Советской Азии. Мы были в самом начале нашего мероприятия, но какой характер примут наши восхождения, никто не знал точно.

          В мерцающем огне костра я различал лица своих американских коллег и тех советских альпинистов, которые должны были сопровождать нас во время поездки. Я задумался о том, каковы были наши общие надежды и ожидания. Как относился каждый из нас к экспериментам в альпинизме, трудным восхождениям, всей идее советско-американского сотрудничества? Совершать любое восхождение в этих горах было бы нелегко даже с испытанными друзьями, а ведь мы надеялись пройти серьёзные восхождения с людьми, зная всего лишь с десяток общих слов, техника нам в основном была незнакома, и чья мотивировка, мы могли только надеяться, была подобна нашей.

          Песня смолкла. Миша Овчинников рассказал её содержание: в ней говорится о жестоких боях между немецкими и советскими альпинистами во время второй мировой войны. Их объединяла любовь к горам и разъединяла политическая идеология и борьба, чтобы выжить, поэтому в те дни альпинисты оказались в окопах по разные стороны.

          (Речь идёт о "Баксанской" :

          «Где снега тропинки заметают,

          и лавины горные шумят,

          эту песнь сложил и распевает

          альпинистов боевой отряд».

          Текст песни я перевёл Крису довольно точно, и откуда он взял написанную им интерпретацию содержания, можно только догадываться. Скорее всего он в лагере расспрашивал других ребят, говорящих по-английски, и те добавляли ему куплеты Высоцкого:

          «А до войны вот этот склон

          немецкий парень брал с тобою.

          Он падал вниз, но был спасён.

          А вот теперь быть может,

          он свой автомат готовит к бою». О.М.).

          Бывшие друзья встретились в бою друг против друга. Я мысленно сопоставил это положение с нашим собственным. Наши две страны нацелили ракеты друг на друга, и всё же мы уже чувствовали, что нас связывает что-то общее с советскими альпинистами, сидящими у костра. Все мы без колебаний пришли бы на выручку друг другу. Но эти люди, сидящие у костра, - что они ожидали от нас? В письменном приглашении, которое мы получили, говорилось, что мы посетим самые интересные горные районы. А когда мы прилетели и начали составлять планы, руководитель советских альпинистов Вл. Шатаев попросил нас принять во внимание тот факт, что его команда "в отличие от нас" была не в форме. В действительности, половина американцев прибыла в СССР прямо с места своей работы, а позже нам стало известно, что большая часть советских альпинистов, которые нас сопровождали, провела в горах целую неделю. Поэтому с самого начала мы почувствовали, что необходимо установить своё реноме (так сказать, показать, что мы представляем). Я уверен, что советские парни испытывали то же самое.

          В 1974 году 19 американских альпинистов посетили международный лагерь в СССР - "Памир". Это был первый официальный визит со стороны американцев. Он явился завершением переписки между Американским Альпклубом и Федерацией альпинизма СССР. Одним из результатов этой встречи между советскими и американскими альпинистами была ответная поездка 6 советских альпинистов в США в 1975г. Если в лагере "Памир", как почти всегда на таких мероприятиях, альпинисты разных стран совершали восхождение в составе только национальных команд, то в США уже часто совершались совместные восхождения. Из-за ограничений, связанных со свободой передвижения и обменом валюты, поездка в США явилась одним из первых выходов советских альпинистов в страны запада. С помощью такого обмена альпинистами можно избежать трудностей с обменом валюты, если принимающая сторона берёт на себя все расходы гостей с момента их прибытия. Это была одна из возможностей для выхода советского альпинизма на мировую арену. Наша поездка в СССР и явилась частью этой программы обмена визитами. В качестве первого восхождения, короткого и ознакомительного, архитектор Алекс Бертулис и я объединились с Шатаевым и Дайнюсом Макаускасом. И хорошо, что мы так поступили. Хотя советские альпинисты являются хорошими скалолазами, мы увидели, что принятая ими система работы с верёвкой и страховкой, значительно отличается от нашей. Как мы, так и они, придерживаемся, в принципе, одинаковой концепции, если двойка находится на сложном скальном рельефе, то движение попеременное, т.е. один движется, другой - страхует. Но на этом единство взглядов кончается, и начинаются различия.

          В США страхующий пытается создать две или больше точки закрепления верёвки. Ими могут быть крючья, забиваемые в трещины, веревочные петли вокруг скальных выступов, или специальные клеммы, заклиниваемые в трещинах. Убедившись, что точки закрепления надёжны, альпинист пристёгивается к ним (т.е. становится на самостраховку). Затем он выбирает лишнюю верёвку и, пропуская верёвку сзади (по талии-пояснице), завершает налаживание страховочной системы. При положении верёвки, проходящей по пояснице, он выдаёт или выбирает верёвку по необходимости. В случае срыва, его руки и поясница играют роль тормозного устройства, использующего трение.

          Советские альпинисты, как правило, удовлетворяются одним крюком и редко к нему привязываются. Не будучи на самостраховке, нецелесообразно страховать с использованием трения тела. Вместо этого, верёвка идёт прямо через точку закрепления (например, карабин). При использовании американской системы и, учитывая эластичность нейлоновой верёвки, страхующий часто принимает на себя (смягчает) основную нагрузку от падения, почти не нагружая точки страховки.

          При советской системе на точку закрепления неминуемо приходится вся нагрузка от срыва.

          (Элементарное рассмотрение сил, действующих на точки страховки, верёвку и страхующего, показывают, что нагрузка на точку страховки не изменяется в зависимости от того, как держит верёвку страхующий: в руках или дополнительно пропускает через поясницу. При одинаковых условиях срыва верхний крюк принимает на себя большую часть нагрузки. Если пропускать верёвку через поясницу, уменьшается лишь нагрузка на руки страхующего. Но в этом нет никакой необходимости, если организованы 3-4 промежуточных точки страховки через крючья или закладки с карабинами, из-за значительного трения верёвки в этих точках. Пропускать верёвку через поясницу целесообразно только на очень гладких скалах с малым количеством промежуточных точек страховки. При этом страхующий лишён мобильности, быстрой реакции на просьбу лидера подтянуть или выдать верёвку. Так что в этой части Джонс совершенно не прав. Что касается количества крючьев, забиваемых советскими альпинистами на 40 метров подъема, Джонс делает неправомерное обобщение. Но некоторые наши асы действительно имели такой грех, во имя скорости жертвовали надёжностью. О.М.).

          Но если увидеть всё это было просто, то что-нибудь изменить было очень сложно. Наши спутники были квалифицированными альпинистами, которые пользовались своими методами в течение долгих лет. Вероятно, у них были сомнения в отношении нашей системы. Было бы очень нетактично и даже грубо обучать их нашему, предположительно "правильному" методу. Как бы вы сами отнеслись к тому, что вы пригласили своего советского гостя покататься на машине, а он бы начал исправлять ваши методы вождения автомобиля? Мы надеемся, что может быть они примут нашу систему, посмотрев её в работе.

          На всякий случай, на следующий день физик Джордж Лоу и я предложили совершить восхождение двумя связками: одна - советская, другая - американская. В качестве объекта мы наметили крутой ледовый маршрут на пик Мирали, высотой 5, 2 км. Советскую связку составили М. Овчинников и спортивный врач Слава Онищенко.

          Это было серьёзное и очень трудное восхождение. Мой налобный фонарик осветил ледовый склон внизу. Овчинников находился в 10 метрах ниже места страховки. Рядом со мной Онищенко закрепил верёвку. Невероятно, но Овчинников лез по верёвке, перехватывая её руками (как по канату!) Это было не только физически трудно, но и очень опасно. До тех пор, пока он не мог надёжно встать и ослабить нагрузку на руки, каждый метр продвижения вверх давал слабину верёвки между ним страхующим. Когда Овчинников наконец добрался до нас, я пытался заставить его пристегнуться к нашей страховке, но он неожиданно поскользнулся и пролетел вниз метров 7 прежде, чем его верёвка остановила его падение. Меня и Онищенко сильно дёрнуло, даже Лоу, который был впереди, почувствовал короткий рывок. Это было сумасшествием - крутизна ледового склона составляла 75⁰, а некоторые были на таком склоне впервые. К счастью склон начал выполаживаться, а Овчинников, казалось, был поразительно спокоен.

          (Крис мог не заметить схватывающего узла, который я передвигал перед собой по основной верёвке, чтобы не было слабины в случае срыва, но относительно моего семиметрового полёта он допустил сознательное преувеличение для пущего эффекта, нагнетания драматичности. Полёт мог бы быть гораздо более длинным, если бы не счастливая случайность: клюв ледового молотка зацепился за проталину между вмороженным камнем и льдом, и полуметровая петля, привязанная к рукоятке молотка и закреплённая на пояс, прекратила падение. Причина срыва - оплошность Славы Онищенко. О.М.).

          На самом крутом участке Лоу и я, по очереди шли первыми, но когда крутизна склона уменьшилась, мы разделились на две связки для быстроты передвижения.

          (Здесь Джонс льстит себе: ключевые 3 верёвки, 120 м ледового склона средней крутизны 80⁰ с двумя, нависающими участками там, где днём лились водопады, первым шёл Лоу, остальные три сотни метров движение связок было раздельным, там по очереди первыми шли все. О.М.).

          Мы надеялись быстро проскочить верхнюю часть маршрута, но по мере приближения к вершине сказывалась недостаточная акклиматизация. Онищенко предложил опять двигаться одной связкой, и мы передали им свободную верёвку. Мы ожидали, что советская двойка выберет слабину, но вместо этого они начали двигаться одновременно. Слабина между нами и ими составляла метров 25. Если бы идущий первым сорвался, то он бы упал прямо на то место, где мы страховали. Мы махали руками и кричали, но бесполезно. Связка из четырёх человек двигалась к вершинному гребню, а слабина волочилась по льду. Когда я преодолел карниз и выбрался к Лоу наверх, я был зол, как дьявол. Совершить столько восхождений и после этого так нелепо рисковать жизнью!

          (В данном случае Крис имел право быть злым: Славе Онищенко хотелось (как и всем) выйти с надоевшего льда на перевал, и он не стал ждать, пока верёвка будет натянута; позднее на перевале мы обсудили эту ситуацию, и Слава согласился, что был не прав. О.М.).

          О чём мы забывали в тот момент, были однако чувства, которые вероятно испытывала советская двойка, находясь на этом маршруте. Когда мы его предложили, они сказали, что на этот маршрут «смотрят уже много лет» и тут же добавили, что скалы рядом будут ещё лучшим маршрутом. Они, вероятно, имели в виду то, что до этого не ходили по такому крутому льду. Но может быть для того, чтобы не разочаровывать нас или в силу неизвестных нам соображений, они согласились совершить восхождение по предложенному нами маршруту.

          (Я действительно предупреждал Лоу, что по льду такой крутизны не ходил. Он ответил, что это не имеет значения, поскольку сам преодолевал замёрзшие водопады и будет идти первым. О.М.).

          Если с альпинистской точки зрения восхождение временами было пугающим, то советская связка оказалась замечательными спутниками. Отрывочные фразы, которыми мы обменивались, носили по-настоящему шутливый характер, так например, когда Лоу наклеил пластырь, чтобы защитить глаза от солнца (он забыл очки), то Овчинников вызвал хохот своим шутливым замечанием: Ку-клукс-клан. Онищенко, один из самых известных в СССР альпинистов, который совершил, например, такое сложное восхождение, как Мраморное ребро Хан-Тенгри, очень обаятельный человек. Когда мы возвращались в лагерь после восхождения, а дорога была дальняя, он великодушно взял верёвку из моего набитого рюкзака и принёс её в лагерь, хотя у самого рюкзак тоже был набит.

          Я испытывал двойственное чувство. С одной стороны, мне действительно хотелось совершать восхождения с этими советскими альпинистами и познакомиться поближе с теми, кто тоже любит горы. С другой стороны, это было опасение, что в критической ситуации будет невозможно объясниться и понять друг друга (без знания языка). Конечно, мы выучили с десяток ключевых альпинистских терминов и фраз, типа "закрепи верёвку" или "камень", этого будет явно недостаточно, если кто-то заболеет, или резко ухудшится погода, или, если что-нибудь случится, когда необходимо более полное понимание.

          Вернувшись в базовый лагерь мы увидели, что все альпинисты были в восторге от достигнутых успехов. Генри Барбер и чемпион СССР по скалолазанию, Сергей Бершов, очень быстро завершили серьёзное восхождение. Крейг Мартинсон и Майк Уорбертон хорошо проявили себя, совершая восхождение с намного более опытным Львом Павличенко и Вацлавом Ружевским; Бертулис в составе советской группы добился успеха на классическом маршруте пика Чапдара (5.4 км). После всех этих успехов мои опасения и озабоченность, могли показаться неуместными и несправедливыми. Тем более, что после восхождения с Бершовым, руководитель нашей группы, Барбер, считал, что всё это не является проблемами. Но меня это не убедило. Бершов совершил восхождение на Эль-Капитан, и он широко пользовался нашей техникой. Из всех советских альпинистов он, по технике альпинизма, был ближе всего к нам.

          По счастливой случайности, наш отъезд из Алая совпал с днём рождения Бертулиса. На праздновании этого события звучали тосты, длинные и идущие от всего сердца. Вместе с советскими альпинистами мы совершили 15 восхождений, включая 4 первопрохождения.

          Всё шло хорошо, и мы с нетерпением ожидали встречи с горами Тянь-Шаня, которые по протяжённости соперничают с Гималаями и в которых почти не было западных альпинистов. Мы очень надеялись посетить там два района, но скоро стало ясно, что это нереально: нам оставалось только гадать, заключалась ли причина в отсутствии удобств и условий, как нам говорили, или виной была близость китайской границы.

          Мы узнали, что почти вся альпдеятельность базируется на системе постоянно действующих альплагерей, число которых около 25 в разных горных районах. Обычно в лагере размешается 100-200 человек, большинство из них проходит курс обучения и тренировок в течение 20 дней. Участники размешаются в различных лагерях по-разному: от палаток до очень привлекательных домиков, от 2 до 6 человек на комнату или палатку. Обычно в лагере есть общая столовая, линейка, учебная часть (с картами) и комнаты для занятий. В одном лагере даже был бассейн, а в большинстве - сауны (советские альпинисты просто помешаны на банном ритуале). И хоть жизнь в альплагере прерывается сигналами гонга на принятие пищи и утренние построения, это очень приятное местопровождение. До того, как мы приехали в СССР, мы надеялись посетить очень отдалённые районы, но очень скоро убедились в непрактичности своих взглядов. А лагеря явились очень неплохой заменой. За нами стоит поисково-спасательная служба: в лагере всегда известно, кто и когда находится на любом маршруте, и все группы обязаны поддерживать с лагерем радиосвязь. Для восхождения за пределами действия лагерей требуется серьёзное планирование и значительное число вспомогателей. Для такой (различной по составу) группы, как наша, представляется нелогичным совершать восхождение в районах, где нет лагерей. Мы вернулись в Самарканд, чтобы оттуда лететь к Тянь-Шаню. Как и до поездки в горы (и на обратном пути) этот город произвёл на нас сильное впечатление. Мы почувствовали, что время здесь не властно (в азиатском образе жизни). В ближайшей чайхане старцы проводили время, разговаривая друг с другом, как и тысячу лет до этого. Здесь, в Азии, по крайней мере, казалось что люди "поглотили" коммунизм, а не наоборот. Для Лоу, например, советская Азия является разительным контрастом по отношению к Пакистану, где он побывал до этого. Хотя эта часть СССР находилась всего в 400 км и климатические условия почти совпадали, различия были очень значительными. Здесь не было нищих. Мы ели овощи и фрукты, не опасаясь желудочных заболеваний и не принимая необходимых в таких случаях лекарств. Мы видели, что значительные успехи были достигнуты в области сельского хозяйства, гигиены и электрификации сельской местности.

          (Как Джонс удивился бы, узнав, что многие из тех старцев, которых он видел в чайханах, - коммунисты, участники войны. А ещё 50 лет назад картина, написанная Лоу относительно Пакистана, соответствовала нашей Средней Азии. Изменения принесла именно Советская власть, социализм. О.М.).

          В районе Тянь-Шаня, который мы посетили, было две выдающиеся вершины, и каждый связывал с ними свои надежды: пик Свободная Корея (4.85 км) и Корона (4.9 км). Бертулис и я надеялись пройти знаменитый маршрут Мышляева. Мы объединились с Львом Павличенко и Макаускасом, который, как и Бертулис, литовского происхождения. Пользуясь тем, что они могли объясняться на своём родном языке, нам стало известно, что альпинисты в СССР, также как и в США, прибегают к самым различным приёмам чтобы получить побольше отпуск для восхождений. Макаускас, например, предпочёл карьере фармацевта более тяжёлую работу, которая позволяет ему получить 6-ти недельный отпуск.

          Любому восхождению предшествует ритуал со снаряжением: раскладывание его, отбор того, что ты считаешь необходимым и, наконец, необходимость примириться с реальностью - взять то, что можно фактически нести. До того, как отправиться на восхождение наши советские друзья и мы разложили снаряжение не только в комнате, где не хватило места, но и в прихожей, и начали ходить туда-сюда, сначала выбирая одни предметы, затем возвращая их на место. Подобно нескольким другим советским альпинистам у Макаускаса почти не было ничего из современного снаряжения. И так как у нас в запасе было большинство вещей, мы были рады дать ему всё, что могли.

          У Павличенко, который является очень хорошо известным альпинистом, была хорошая советская пуховка и кое-какое западное снаряжение. Обычно советские альпинисты одеты в сочетание формы солдата и строительного рабочего, почти единственной вещью специального назначения, которую мы видели, были палатки. Пока Павличенко примерял блестящую американскую каску жёлтого цвета, Макаускас и я занимались подбором продуктов. Зная, что в лагере "Памир", например, отсутствовали продукты лёгкого веса, мы привезли несколько ящиков сублимированной пищи. Так как мы не ожидали, что будем в лагере около 5 дней, которые нам потребуются на подходы и восхождение, мы дипломатично согласились, чтобы питание состояло наполовину из американских и наполовину из советских продуктов. Я мысленно застонал, когда запихивал в рюкзак консервированной горошек и свежесваренное мясо, но любой кто знаком с лёгкими продуктами не удивится, что очень скоро мы отказались от цыплёнка по-киевски в пользу консервированной макрели.

          (Конечно, их сублимированные продукты легки, но, к сожалению, безвкусны. Кроме того Крис забыл о нашем сублимированном твороге, так сильно ему понравившемся. О.М.).

          Как и с продуктами, мы пытались подобрать наше снаряжение на 50%-ной основе с каждой стороны. Поскольку в СССР почти нет предприятий, занимающихся производством снаряжения, большую часть его изготовляют сами альпинисты. Крючья, например, почти полностью сделаны из титановых сплавов. Они лёгкие, но прочные и весят в два раза меньше американских. Поэтому мы отдали предпочтение советским ледовым крючьям. Советские альпинисты считали, что наши крючья слишком тяжелы, и обычно старались брать, большей частью, только свои. Однако после работы с титановым снаряжением мы увидели, что они слишком легко деформируются, и начали отдавать предпочтение своим крючьям. В результате участники с обеих сторон всегда старались тайком захватить несколько запасных, которые в случае необходимости появлялись самым чудесным образом со дна рюкзаков.

          Сперва мы двигались по не очень крутому льду, затем повернули к верхней части стены. К концу дня мы разместились на нескольких крошечных площадках, которые и стали местом ночлега. После того, как мы застраховались на скалах, никому не хотелось готовить, и мы погрузились в прерывистый сон. На рассвете мы начали осторожно маневрировать, чтобы растопить лёд и приготовить еду, которая была нам очень нужна. Пока я пытался пристроить примус на коленях, Павличенко колол лёд, Макаускас с помощью верёвки передавал еду Бертулису, который полувисел над нами. Ну и обстановочка и тем не менее, каждый всё делал лучшим образом и выполнял всю работу с хорошим настроением. Я продолжал думать, что как было бы здорово, если бы мы могли понимать друг друга в разговорах, ведь было так много общих тем и так много оставалось невысказанным.

          Как только утреннее солнце немного нас обогрело, Павличенко начал движение первым, и наша ночёвка скоро осталась внизу. Через несколько часов маршрут стал полегче, и во второй половине дня мы увидели Бершова и Уорбертона, которые двигались параллельным маршрутом в нескольких сотнях метров от нас. Пытаясь успеть за заходящим солнцем, мы выбрались на вершину и втиснулись вшестером на ночёвку. Пока мы обменивались впечатлениями, несгибаемый Бершов соорудил защитную стенку от ветра и всё время делал горячее питьё. Очень здорово, когда совершаешь восхождение с такими людьми.

          На следующее утро мы соскребли иней со снаряжения, сидели в спальниках и поёживались от холода раннего утра в горах. Во время завтрака мы с изумлением увидели какую-то одинокую фигуру далеко внизу под нами. Он закричал, и кому-то из нас показалось, что он спрашивал по-английски, который час. Это было в высшей степени невероятно, т.к. мы знали обо всех запланированных восхождениях, а одиночное восхождения в СССР официально не разрешено. Только после того, как мы промаршировали изнурительную длинную дорогу через «Долину ужасов», нам стало известно, что Барбер отказался от маршрута на Корону и совершил вместо этого трудное восхождение «соло» по льду на Корею. Это было, с одной стороны, выдающееся достижение и одновременно дружеский жест со стороны советских альпинистов, которые должно быть испытывали серьёзные опасения в отношении этого "соло" и его возможных последствий.

          К этому времени часть из нас считала, что мы заслужили день отдыха, и вот газик (джип), в который битком набились альпинисты, направился во Фрунзе, где мы рассчитывали неплохо провести время. Продуктовый рынок представлял красочное зрелище, но после того, как я сфотографировал торговца фруктами и его гору арбузов, кто-то крепко взял меня за локоть. Человек с суровым взглядом в форменной фуражке приказал мне пройти с ним в участок. Макаускас пытался возражать, сказав, что мы всего лишь безвредные альпинисты. Но милиционер был непоколебим. Меня обвинили в фотографировании советского военного объекта - милиционера.

          В участке мы сначала попали к одному дежурному, затем - к другому. Свидетель утверждал, что я не только снимал милиционера, но и нищих, что было явным преувеличением. Ведь нищих-то не было.

          Пока начальник внушительно поигрывал связкой ключей, мы все ждали звонка сверху. Я думал, не разыграть ли мне невинного туриста, предложив официальному лицу взятку - пачку жевательной резинки. Но пока я обдумывал этот вопрос, раздался звонок: последовали многочисленные извинения, и мы были свободны. Нам сказали, что мы можем фотографировать на рынке, что угодно, но мне уже этого не хотелось - пропало настроение. Мы уехали так быстро, как позволяли приличия. Советских альпинистов этот инцидент очень сильно позабавил, и после этого я был предметом шуток, когда имитировалось надевание наручников. Но за исключением запрета фотографировать в районах аэропортов, это был единственный "политический" инцидент за всё время нашего пребывания в СССР. Меня поражало, насколько безразличными казались наши советские друзья при обсуждении любой политической проблемы включая даже владеющих английским альпинистов, которые не входили в официальную группу обмена. За очень редким исключением наши разговоры ограничивались общими вещами.

          (Специальных политических диспутов у нас, безусловно, не проводилось. На общих вечеринках, где каждый мог говорить о чём угодно, почему-то эти темы нас не волновали, поэтому и не затрагивали. Если говорить о частных беседах, то из шестерых американцев только Джонс и Бертулис не разговаривали со мной о политике, остальная четвёрка обсуждала как классиков марксизма-ленинизма, так и современную политическую жизнь. Мне кажется, что у Криса уже было сформулировано своё политическое мировоззрение, и он не собирался ни обсуждать, ни менять его. Очень быстро определились "больные" для американцев темы: 1)безработица; 2)Куба; 3) межрасовые отношения.

          1. Безработица лично коснулась Лоу. Он вынужден был сменить профессию физика на электрика. Мартинсона беспокоило возможное банкротство его фотозаведения. Барбер признался, что считает своё теперешнее занятие не слишком надёжным, и подумывал о подстраховке на будущее чем-то более основательным, но пока не решил - чем же именно, и хотел для начала поднакопить денег. Варбуртона безработица не волновала: богатые родители обеспечат окончание университета, а дальше будет видно. Бертулис имел надёжную клиентуру и широкую практику архитектора; будущее не беспокоило его.

          2. Если разговор случайно касался Кубы, то у всех, наверное, американцев каменело лицо, и они замолкали, очевидно показывая, что дальнейший разговор на эту тему им неприятен. Поняв это, я вскоре перестал затрагивать эту их "болевую точку", которую сами они никогда не беспокоили.

          3. У ограды лагеря "Ала-арча" на травке стояли пять или шесть серебрянок. В первый день мы не обратили на них никакого внимания, думая, что какой-то группе туристов разрешили воспользоваться территорией лагеря для отдыха. Утром следующего дня, стоя неподалёку и о чём-то разговаривая с Варбуртоном, мы оказались наблюдателями того, как из этих палаток, грациозно потягиваясь, начали вылезать темнокожие молодые люди (то ли цейлонцы, то ли индусы или бирманцы) неясно, какого пола. Разговор наш прекратился, и когда через несколько минут я взглянул в лицо Майкла, то поразился происшедшей переменой: его искажала презрительная гримаса; какая-то смесь отвращения, недоверия и удивления. Потом он резко повернулся и ушёл. Позднее кто-то из американцев спросил, что это за публика и чем она здесь занимается. Я толком ничего не мог объяснить. Через несколько дней, вернувшись с восхождения, мы уже не увидели ни этих палаток, ни тёмнокожих возле них.

          «Занимаются ли в США альпинизмом негры?» - спросил я как-то, сидя у Барбера в комнате.

          «Практически нет», - был ответ.

          «Почему?»

          «Наверное таков их склад характера», - и снова я увидел презрительные гримасы на лицах собеседников. Развивать эту тему они не захотели, и я не стал настаивать. О.М.).

          Несколько дней спустя после происшествия на рынке, мы были вынуждены вернуться в лагерь опять, нас заставил сделать это обильный снегопад. Зато мы смогли увидеть церемонию встречи новичков. После 20-ти дневной смены их должны были принять братство альпинистов. Сопровождаемые приветственными возгласами и смехом, они вошли в лагерь колонной по одному и направились к поспешно сооружённой арке. Лагерь был охвачен весельем, повсюду были развешены карикатуры и шарады. В дальнем углу арки три человека в тельняшках ставили на новичков печати и помогали им "целовать" - присягать на ледорубе. После этого начальник лагеря произнес речь и выдал значки, и новичков "окропили" водой. Всё это мероприятие было очень добродушным розыгрышем, очень похожим на церемонии, разыгрываемые при переходе экватора.

          Альплагеря представляют собой одно из принципиальных различий в подходе к альпинизму в наших странах. Таких различий было много. Трудно представить себе что-нибудь более сильно различающееся, чем советский и американский подход к альпинизму. Американцы - индивидуалисты, им не по душе контроль в любой форме, они будут нарушать правила если считают их несправедливыми. Кроме того, в США восхождения совершаются небольшими группами. Советский альпинизм функционирует в рамках системны которая контролирует их восхождения. В советском альпинизме существует система разрядов, в соответствии с которыми можно совершать те или иные восхождения. Эта же система определяет, где могут совершаться восхождения. Обучение идёт по схеме, включающей утреннюю зарядку и восхождения в количестве до 50 человек. Вся организация лагерей, бюрократы и бюрократизм являют собой советское общество в миниатюре. Мы сильно сомневались, что смогли бы достигнуть успехов в альпинизме, находясь в таких условиях. Несмотря на то, что альплагеря получают щедрую финансовую помощь от государства, а получить отпуск и попасть в лагерь не представляет сложности, нас не удивил тот факт, что 80% не продолжают заниматься альпинизмом после обучения в лагерях. То, что многие очень хорошие альпинисты смогли кажется добиться замечательных результатов, несмотря на такую систему, не говорит особенно в её пользу. Я, например, беседовал с группой студентов в базовом лагере. Они чувствовали себя обманутыми, т.к. смогли совершить только 2 восхождения в течение 20 дней. Им явно не хватало каких-то документов, и при наличии только одного инструктора, их положение было безвыходным. Требовалось какое-то подтверждение из Москвы, но об этом не могло быть и речи. Один из студентов заметил:

          «Много бумаг, мало восхождений».

          (Джонс затронул очень сложную проблему. С одной стороны, количество требуемых бумаг растёт из года в год, но это отнюдь не способствует уменьшению несчастных случаев. С другой стороны, в самих США увеличивается число сторонников введения различных ограничений для лиц, намеревающихся совершить серьёзное восхождение. Прежде, чем подняться на вершину Мак-Кинли или на любую из вершин национального парка Денали, необходимо пройти жёсткий контроль, касающийся снаряжения, состава группы, питания, обеспечения средствами связи и медикаментами. Эта тенденция распространяется и на другие национальные парки. Так что и американцам теперь приходится поступиться в альпинизме частью своей "свободы". О.М.).

          После посещения гор Тянь-Шаня мы вернулись в Европу - на Кавказ. Сначала мы остановились в курортном районе Домбай, сильно напоминающий район Аспен в США. Плотские радости свели почти на нет нашу решимость совершать восхождения. Затем мы переехали в Узункол. Нас встретили очень торжественно. Начальник лагеря представил альпинистам лагеря нашу советско-американскую группу. Нам подарили цветы и сувениры. И вновь, как это было часто во время нашего пребывания, нас приятно поразила их искренность и огромное внимание и забота, которые нам оказывали. Вскоре после этого мы уже лежали в палатке (под маршрутом) и слушали шум дождя. В нескольких метрах от нас Бершов и Бертулис перетаскивали палатку повыше, чертыхаясь и подшучивая друг над другом, говоря, что им совсем не мокро. Дождь не утихал, и где-то через час нам было слышно, как они шумно собирали вещи и отказавшись от восхождения, пошли вниз, в лагерь. На рассвете и мы последовали их примеру, оставив горы на милость дождя и облаков. В лагерь вернулись все, и мы собрались в наших комнатах, чтобы покалякать и позаниматься составлением планов, пошутить и попеть. Всё это сопровождалось возлияниями. Пили водку и коньяк, которых было вдоволь. Пока мы тесно набились в маленькую комнатушку, принимавший нас инструктор всё время варил крепкий кофе по-турецки. А когда кончался алкоголь, то кто-то обязательно вспоминал, что у него где-то припрятана бутылочка.

          Наконец-то погода утихомирилась, и вечером Онищенко и я, Лоу и Макаускас опять направились к нашей вершине. Время визита подходило к концу и было похоже, что это наше последнее восхождение. Но зато какое! Пик ДАЛАР - красивейшая вершина района, а маршрут Степанова идёт прямо вверх. Подходя к началу маршрута, мы увидели Уорбертона и Валентина Граковича, которые прошли уже часть маршрута по крутой стене бастиона Далара. Мы начали быстро двигаться вверх и оставили их позади, кажется они стали на бивуак. Я шёл в связке с Онищенко и опять мне было не по себе от советской техники альпинизма. После прохождения крутого участка я с ужасом увидел, что он страховал меня через скальный выступ. К закату мы достигли вершинного гребня и вырыли нишу для бивуака, чтобы укрыться от непрекращающегося ветра.

          Печальным было возвращение в лагерь, время нашего визита почти истекло. Но вместе с тем и Лоу, и я чувствовали облегчение, что международные связки ни разу не попадали в переделку. Казалось, что поездка прошла безаварийно. Однако, по возвращении в лагерь мы узнали, что растёт тревога в отношении Граковича и Уорбертона. Они были шестой день на маршруте, а на следующий день истекал контрольный срок.

          Уже готовились к выходу поисково-спасательные группы, чтобы выяснить, в чём дело, когда в лагере поднялась тревога: ЧП. Советский альпинист прибежал в лагерь и сообщил, что Уорбертон сорвался и пролетел вниз 30 метров, получив серьёзные травмы. Начались спасработы, и в невероятно короткий срок Уорбертон был спущен со стены в долину и доставлен в московскую больницу. Диагноз: сотрясение мозга и потеря памяти (временная). В больнице он пробыл больше недели, а выздоровел полностью спустя три месяца. Ему повезло: немногие остаются в живых после падения на 30 с лишним метров.

          Когда мы только узнали об этом несчастном случае, нас привела в отчаяние нелепость случившегося, имея в виду некоторые детали. Смертельно уставшие и находившиеся на грани нарушения контрольного срока, после пребывания на маршруте в течение 5 дней, альпинисты вышли на плечо, откуда легко спуститься вниз. 0ни практически прошли новый маршрут, и подъём на вершину был скорее формальностью. Но вместо спуска они продолжали подъём. Гракович спустился по верёвке, чтобы обойти трудный участок. Он сказал Уорбертону, чтобы он тоже спускался. Уступ, который выдержал Граковича, вырвался, когда Уорбертон начал спускаться.

          И только по возвращении Уорбертона в США мы узнали, что Гракович сам серьёзно срывался на третий день подъёма. Хотя срывы на маршруте и не такое редкое явление, это падение повредило их основную верёвку. Позже на ногу Граковича был наложен гипс.

          После этого происшествия, когда они вышли на плечо, им следовало бы обсудить создавшееся положение и принять решение о целесообразности продолжать восхождение. Но обладая самым поверхностным знанием языка, не зная, какие чувства они испытывают на этот счёт, они продолжали придерживаться первоначального плана - "нужна вершина, и пошли дальше". Стремясь оправдать надежды друг друга или то, что они понимали под этими надеждами, и обеспокоенные тем, что о них могли подумать, как об альпинистах, которые выбрали маршрут, с которым они не могут справиться, они продолжали восхождение. Так разворачивались эти трагические события.

          Необходимо подчеркнуть, что в происшествии на Даларе подобно и тому, что произошло раньше на Мирали, не был виной кто-то конкретно. Скорее альпинисты были жертвами обстоятельств, когда люди с различающейся техникой, без знания языка, и чувствуя бремя обязательств, действительных и вымышленных, совершали трудные восхождения. Как американцы, так и советские альпинисты почему-то наивно верили в наши совместные мероприятия, не отдавая себе отчёта, что может случиться, если что-нибудь произойдёт. Я твёрдый сторонник международных обменов альпинистами и мне очень бы хотелось вновь совершать восхождения с советскими друзьями. Только теперь мы будем намного умнее.

          А наши надежды? Те, кто приехал, чтобы совершать трудные восхождения были вполне удовлетворены, хотя я лично считаю, что проводить такие мероприятия можно только тогда, когда участники хорошо владеют языком друг друга. Что касается наших надежд посетить по-настоящему отдалённые горные районы, то в условиях советской системы альпинизма эти мероприятия явно несбыточны.

          (Два года спустя, очередная шестёрка американцев почти месяц провела в районе ледника Бивачный у подножья пика Коммунизма, т.е. в достаточно отдалённом горном районе. О.М.).

          Никто из американцев не считал, что совершая восхождение, они защищают спортивную честь своей страны, и всё же, находясь в СССР, мы очень хорошо понимали, что нельзя ударить лицом в грязь. Однако, я никогда не испытывал ощущения, что нужно соперничать, и для меня прелесть поездки заключалась именно в содружестве. Пожалуй лучше всего эту мысль выразил Ружевский:

          «Вы знаете, я никогда не думал, что американцы так похожи на нас. Я привык думать шаблонно. Сейчас я считаю вас своими друзьями, своими хорошими друзьями!»

          День отъезда. В течение шести недель мы жили как одна семья. А теперь начали появляться политические реальности. Московский аэропорт, и мы поняли, что надежды на встречи в будущем почти нет.

          В отличие от альпинистов других стран представители СССР фактически не имеют возможности поехать туда, куда захотят. Хотя шесть альпинистов из СССР и посетили США в 1977 году, вероятно, кроме них никто больше не выезжал в этом году. Что же касается наших спутников, то они получили такую возможность. Я испытывал глубокое чувство утраты, отвернулся и зашагал к самолёту.

          Перевод текстов к фото и т.д.

          Стр.82.

          1.Советско-американский обмен альпинистами - проверку проходит не только разрядка политическая.

          2.Генри Барбер опирается босыми ногами на крошечный выступ во время тренировки на скалах около альплагеря на Тянь-Шане (слева). В СССР обычно не разрешаются восхождения "соло", но Барбер получил такое разрешение.

          3.Объединяемые верёвкой, жестами и несколькими общими словами, Майк Уорбертон и советский чемпион по скалолазанию Сергей Бершов преодолевают участок ледовой стены на пике Свободная Корея (фото напротив). Автор статьи считает, что незнание языка едва ли не стоило Уорбертону жизни на одном из последних восхождений.

          Стр.86.

          1.Озадаченные новички улыбаются, проходя по дорожке с пылающими и коптящими факелами-банками во время церемонии посвящения в альпинистское братство.

          2.Бивуак на Короне. Ружевский терпеливо пытается приготовить пищу на видавшем виды примусе. Во имя дипломатии обе стороны брали наверх равные доли американских сублиматов и советских консервов. (вверху).

          3.Дайнюса Макаускаса и Алекса Бертулиса объединяет большее, чем любовь горам: оба они происхождением из Литвы. Дайнюс рассказал Бертулису, архитектору из США, что он сменил работу фармацевта и устроился на более тяжёлую работу, чтобы иметь шестинедельный отпуск для восхождений в горах. (внизу).

          Стр.87.

          1. Кажущийся безразличным к панораме гор Тянь-Шаня, расстилающейся перед ним, Крейг Мартинсон просматривает брошюру по марксизму-ленинизму, во время отдыха на Короне (4.9 км) (вверху).

          2. Мартинсон заклинивает руку в щель, пытаясь одновременно найти уступы для ног на отвесной скальной стене Короны (фото напротив) (внизу).

          Надпись на обложке журнала вверху:

          «Опасение срыва»: на страховке советско-американская разрядка.

          Итоги поездки.

          Конечно итоги этого турне по горам Памира, Тянь-Шаня, Кавказа не ограничиваются большим числом восхождений, первопрохождений и прочими спортивными достижениями, хотя баллы за восхождения были отнюдь не помехой для некоторых наших ребят. Во-первых сама по себе возможность тесного общения с людьми из другого мира позволила немного понять их психологию, характер, отличия и сходство с нами.

          Всё ли американцы измеряют в долларах - задавал я себе вопрос перед поездкой. Вопрос возникал после знакомства с современной американской литературой, не переводимой у нас. Могу теперь сказать себе: нет, как и для наших альпинистов, для американских совсем не деньги являются мерилом успеха в жизни. Что общего между нами и ими. Очень многое, но, опять таки характерное для небольшой социальной группы людей с ненормальной (с общепринятой точки зрения) психикой горовосходителя. Что отличительного. Кое в чём разобраться помог несчастный случай с Майклом. Я не могу представить ситуации, когда наши ребята отказались бы поехать со своим травмированным товарищем ночью в американскую больницу, если бы несчастный случай произошёл, например, на восхождении в США. Американцам же само приглашение сопровождать Майкла в машине скорой помощи показалось неестественным. А зачем? Что мы будем делать? Какие-то человеческие качества (душевность, милосердие) утеряны или очень глубоко упрятаны в них. Для меня осталась неясной причина такого оскудения человеческой натуры: то ли в этом виновата американская цивилизация, то ли этот случай - лишь частность, из которой нельзя делать широких выводов.

          Вторым итогом поездки для меня было приобщение к новинкам скальной и ледовой техники альпинизма. Впервые я увидел, как используются закладки для страховки на скалах. Впервые попробовал подъём по крутому льду в двенадцатизубых кошках с ледовым молотком. Спустя несколько месяцев, мы уже использовали самодельные закладки на тренировках на развалинах старой мельницы близ Протвы, изготовили кошки по образцу данному мне на время Макаускасом, по своим эскизам сделали несколько ледовых молотков и зимой испытали их: по всем качествам молотки не уступали американским. Летом закладки, молотки, якорёк "небесный крюк" и другие новинки отправились в "Джайлык", использовались там и получили дальнейшее, более широкое распространение надо сказать, что и американцы почерпнули кое-что новое для себя: приспособления для спуска на верёвке, шлямбуры и специальные крючья. Что ещё характерно для поездки, так это отличная организация всего мероприятия. Казалось, что все трудности разрешаются сами собой, проблем практически не возникает, всё логически обосновано. Если бы не было двух досадных инцидентов, ареста Джонса и срыва Варбуртона, то всю поездку можно было бы оценить на отлично. То, что может быть и по-другому, я понял два года спустя, когда руководителем аналогичной экспедиции обмена стал другой человек, не Шатаев с его колоссальным опытом организатора.

          Следующий, 1977 год, стал годом работы в международном лагере "Памир". Устроиться туда тренером-спасателем-консультантом (так там называются наши инструктора) помогла протекция Володи Шатаева. Он предложил наши кандидатуры (мою и по моей просьбе Алмазова) старшему тренеру лагеря Анатолию Георгиевичу Овчинникову. Мы успешно выдержали напряжённые тренировки подготовительного периода в Царицыно, познакомились с коллективом и, кажется нас приняли в свою среду, в общем, доброжелательные люди. Мы оказались, разумеется, не сильнейшими среди них, но и далеко не слабыми, где-то ближе к лидирующей группе тренеров.

          Работа в лагере «Памир-77» оказалась очень интересной. Пришлось заниматься с немцами из ГДР, японцами. Близко сошёлся я с Роджером Киркпатриком из группы США, со словацкими альпинистами. Удалось подняться на пик Ленина и пришлось по службе идти на пик Корженевской во второй (или четвёртый, как считать) раз. Пик Коммунизма опять остался недосягаемым. Жизнь и работа наших тренеров в лагере заслуживает подробного описания. А лето 77-го года вообще оказалось напряжённым: в эпопее со спасением в горах Рэма Викторовича Хохлова, ректора МГУ. Основными действующими лицами были наши спасатели. И он был спасён. Погубила Хохлова в Москве врачебная ошибка. Августовской ночью сделал свою уникальную операцию по ликвидации перитонита в брезентовой палатке лагерный врач Свет Орловский, будущий врач нашей экспедиции на Эверест. Скончался в те дни мой старый знакомый по "Джайлыку" Юрий Арутюнов: у него во время восхождения в составе злополучной экспедиции МГУ прободилась застарелая язва желудка. Тогда же сорвался с верхней части южной стены пика Коммунизма Женя Пелехов, секретарь международного лагеря. От него не нашли ничего. Поднимавшийся с ним Виктор Масюков (собрат по учёбе в школе инструкторов) рассказал немного деталей: на ночёвке Женя, наверное, отстегнулся от перильной верёвки, поскользнулся. Никто не видел момента падения, услышали только крик. В лагере в знак траура приспустили флаг СССР. Произнесли прощальную речь. Обо всем этом написано в записной книжке 77-го года. Но, наверное, стоит описать вторую советско-американскую экспедицию на территории СССР. По просьбе американцев она была организована в "отдаленном" от цивилизации районе. И хотя на леднике "Бивачный ", притоке ледника Федченко, наша экспедиция не была изолированной (рядом были экспедиции Эльчибекова из Узбекистана, украинцы и команда "Труд" со старыми ростовскими знакомыми) от цивилизации мы были далеко, и смогли вернуться в Душанбе после восхождения не столь быстро, сколь хотели. Старые знакомые (Лев Павличенко, Виктор Байбара) обрадовались встрече; познакомились с новыми: Славой Лаврухиным из Душанбе, Иваном Душариным с ВАЗа. Старшим тренером был Сергей Ефимов, покоритель Мак-Кинли и будущий победитель Эвереста, а начальником - Толя Бычков штатный сотрудник спорткомитета. Вместе с Дайнюсом Макаускасом втроем они составили тренерский совет (Дайнюс был, кажется, неофициальным, но обязательным членом всех совещаний начальства). По моей просьбе в состав экспедиции был включен Валерий Алмазов, а ему без особых трудностей удалось устроить свою жену Татьяну помощником повара.